Белорусские повести - Иван Петрович Шамякин

— Почитайте, товарищ Горбачев, показания Дубицкого, мои выводы.

Митя прочитал. Все было записано четко. Какая-то часть вины и на них, колхозном руководстве, отрицать не будешь.

— Ну что? — входя, спросил председатель.

Митя встал с председательского места, молча протянул бумаги. Председатель читал стоя. Ушкин тем временем одевался.

— Ты внимательно прочитал? — спросил председатель.

— Внимательно. Все правильно, — твердо сказал Митя.

— Но…

— Все правильно.

— А что, есть еще какие-нибудь факты? — насторожился Ушкин и перестал застегивать кожушок.

— Нет, что вы, — ответил Митя. — Все правильно, объективно.

— Ну что ж, до свидания, — козырнул и подал руку на прощанье Ушкин.

Председатель и Митя молчали, пока не затих мотор милиционерова мотоцикла.

— Почему ты, Дмитрий Васильевич, не упомянул про свою докладную?

— А потому что мне надо было до конца с вас не слезать. Нечего мне сваливать все на вас. За свое я отвечу сам. Главное — это еще одно доказательство того, что я вам который год толкую: кончилась пора прежнего либерализма, теперь техника…

— Ну и что? Еще больше машин заведем, дороги асфальтом покроем… Где ж тогда пастухов для каждого набрать, если сам человек себя пасти не будет?

— Вот-вот! Надо, чтобы у человека в крови сидело…

— А-а, поп свое, а черт свое! Я не только о технике, а вообще… Все хозяйство реорганизуем по-новому, силы, деньги тратим. А человека по-новому организовать? Как же новое хозяйство строить со старым человеком? Ведь не только экономический фактор, как говорится?

— Ну, наша техника еще не скоро перерастет человека. А там и кибернетика, глядишь, придет.

— Да, видно, пора меня заменять каким-нибудь роботом… — Председатель вымученно улыбнулся, махнул рукой. — Как думаешь, два года до пенсии успею дотянуть?

— Успеете. — Митя тоже улыбнулся.

— И на том спасибо. А ты по блату робота не достанешь через годик?

— Нет, если свезете меня сегодня в район.

— А сам?

— Нам надо там переговорить кое с кем в автоинспекции, чтоб не слишком трубили об этой аварии. Ведь вам не хочется, чтоб на собраниях, где надо и не надо, только для примера, поминали вас?

— Нет.

— Мне тем более.

Мысль съездить в район пришла после Валиного звонка. Заодно заберет и ее колечко, чтоб не ходила надутая целую неделю.

— А Дубицкого снять с трактора на год. Семья большая — так пастухом пойдет, не меньше заработает!

— Поп свое, черт свое! — Председатель махнул рукой, и Митя не понял, серьезно это было сказано или в шутку.

— Когда вас ждать?

— Да в обед, что ли.

Председатель подошел к окну, смотрел на инженера, который уверенно шел к мотоциклу. Вспомнил, зачем собирается в город инженер, и усмехнулся: далеко пойдет.

Председатель достал из ящика папиросу, закурил.

Митя, сев на мотоцикл, оглянулся на окно кабинета, увидел, как закуривает председатель, подумал, что, если б не измышлял председатель разных «душевных» проблем, если б на это хозяйство руководителя с другим характером, современного, колхоз рос бы как на дрожжах.

Но ему, Мите, нечего и на этого председателя грешить. Да и самого Митю взять, не очень бы он потерпел подчиненного, который все предъявляет какие-то требования

VII

За домом не так продувал ветер, и потому стало немножко теплей. Или, может, Анэта согрелась на ходу. Она остановилась, чтоб отдышаться, оглядела двухэтажный домину с двумя подъездами. У дома — никакой ограды. На грядках, где летом росли цветы, сухо белели поломанные стебли, между которых неожиданно светло проглядывал яркий листочек, что неведомо как уцелел и, промерзлый и мертвый, светился живой, молодой зеленью. Странная усадьба: ни двора, ни сарая. А дом, может быть, еще и потому казался таким одиноким, что стоял на самом взгорке, деревца, посаженные вокруг него, хотя и принялись, но еще тоненькие, ветвей мало.

Двухэтажный дом построили первым среди поля. Валя с Митей тогда еще жили у Анэты, ждали, пока сдадут его. Анэта поссорилась с Валей — чего переться в чистое поле, когда тут, в своей хате, жить можно. И огород не ровня тому, что на песчаном горбе. А она — в чистое поле, чтоб люди смеялись, будто не из деревни, будто бездомная какая! Да и не верилось, что будет толк ил этой колхозной постройки.

Теперь Анэта с удивлением смотрела на ровные, аккуратные домики под шифером по обе стороны просторной улицы с тротуарами. Свободно располагались домики. И уже другую улицу, поперек первой, начали застраивать. Сады молодые стоят при домах, год-другой — и первые яблоки будут, и аллеи густые вдоль улицы встанут. Анэта посмотрела вдаль, где раскинулась ее деревня, с высокими старыми деревьями, что росли на улице, неровными крышами хат, различными постройками — издалека можно узнать, где чья усадьба. Закроешь глаза — и не только хату вспомнишь, но и участок и огород. Какой хозяин — такая хата, такая и усадьба вся.

В этом новом белом поселке, где просторно домам, где широкая улица казалась незнакомой, дома не отличались друг от друга, как красивые незнакомые тебе молодые люди — все одинаково красивые, непривычные и чужие.

И как бы перекликаясь с поселком, вдалеке виднелась новая центральная усадьба колхоза. Тоже под белыми шиферными крышами, тоже на просторном широком месте. От центральной усадьбы сюда, в поселок, вела широкая, ровная, высоко насыпанная дорога.

Господи! На том месте, где теперь центральная усадьба, где стоят большие коровники, свинарники, где гаражи, мастерские — целый городок, в котором ей и заблудиться недолго! — еще в первую германскую войну роща березовая стояла. А у березовой рощи и было их с Михаилом поле, и на том поле ворошили они клевер…

Тьфу, чтоб ты пропало! Засел же в голове на старости лет этот клевер. Над ним уже целая жизнь быльем поросла!

Анэта оглянулась по сторонам, как будто кто-нибудь мог увидеть то, о чем вспоминалось. Нигде никого. Холодный, серый осенний день, и деревни вдалеке с голыми садами тоже серые, будто припавшие к земле, чтоб не так студил их ветер. И может быть, потому и новый поселок, и новая центральная усадьба так властно высятся над округой.

Давно Анэта нигде уже не бывала, и помнила эти поля, где еще работали вручную, на лошадях, где жали серпами. Господи! Это же ее жизнь! А глядя на поле, на эти далекие зеленые просторы озими, кажется, что не с нею все, что вспоминается, было, а с каким-то другим человеком, в другом мире! Только почему такой близостью и легкой болью овевают душу эти воспоминания?

Анэта передернула плечами — пробирал холодок.

Она отворила двери и вошла в подъезд, по ступенькам поднялась на первую площадку. Остановилась в