Белорусские повести - Иван Петрович Шамякин

только наслаждаться ею. И Валя любила похвастать, что свою жизнь она создала своими руками: не послушалась матери, бросила деревню, не побоявшись уехать в далекие края. Не поленилась, выучилась на фельдшерицу, заставила и Митю окончить механический техникум. Она настояла, чтоб они оставили и Карелию, и город, чтобы вернулись в деревню — тут и квартира сразу, и деньги, и все что хочешь. И она — человек, и Митя — инженером. В конце концов, и квартира, и деньги, на которые куплены все Вадимы наряды, Митины, и если б не он инженером в колхозе, на такую барыню, как фельдшерица, не очень посмотрели бы… Да по правде говоря, такой рай, как должность колхозного инженера, не очень тешил Митю. Поэтому он поступил в заочный институт, добился, что признали его одним из лучших колхозных инженеров в районе, и был уверен, что ему по плечу масштабы и побольше, особенно теперь, когда так широко вошла в сельскую жизнь механизация, которая приведет к индустриализации деревни… Валя скептически посмеивалась над Митиными планами, не спорила, больше потому, что была довольна достигнутым и верила — от добра добра не ищут.

За этот год, особенно во время уборки, посева озимых, Митя себя показал отлично: техника работала без поломок, без простоев. Секретарь райкома собрал инженеров со всего района и, приводя в пример их колхоз, показал, как должны быть организованы и подготовка техники, и ее обслуживание, и технология проведения работ. Митя имел полное право рассчитывать на скорые перемены в жизни и был к ним готов.

Когда Митя, уже одетый, спустился вниз, на кухню, на плите стоял чайник, на сковороде жарилось мясо, на доске лежал нарезанный лук.

Митина мать, в широком пестром платье, в душегрейке, в косынке, завязанной на лоб, суетилась на кухне. Когда б Митя ни встал, мать уже готовила ему завтрак, будто нарочно подстерегала его. Теперь Митя привык к этому, а в первое время было не по себе: все годы, пока они жили вдвоем с Валей — и когда училась она, и когда малыш был на руках, и когда на работу ходила, — всегда вставала, на холодной веранде на керогазе завтрак готовила… А теперь все заботы о муже передала матери, словно только и ждала этого.

— Доброе утро, — поздоровался Митя.

— Доброе утро. Почто так рано поднялся? Чай, не уборка…

— Земля, мама, тех не любит, кто поздно спит. А без машин теперь земля запустеет. Ни молока, ни мяса не будет.

Мать каждый раз спрашивала, зачем он так рано встает, и каждый раз Митя отвечал, не то всерьез, не то в шутку, но так, чтоб ответ был по душе матери.

— Оно-то верно, раз ты начальник над машинами…

Мать уже пять лет жила у Мити. Спала она в одной комнате с Генкой — присматривала, чтоб не раскрылся ночью внук, не простудился бы. Мите казалось, что мать боится спать одна, потому и не захотела жить в большой комнате. Совсем недавно Митя почему-то проснулся ночью. Ему почудился какой-то шорох у сына. Он осторожно приоткрыл дверь. Мать не спала. Сидела на стуле у окна в одной сорочке. Тишина, луна во все небо. А на земле пусто, словно замер бескрайний полевой простор. И такой белой тоскою глядит земля в окно, такой грустью, что хоть поднимайся и иди, иди, куда глаза глядят — и ничего не увидишь нового, только эта белая печаль над пустой землей, что не отпускает сердце, будет идти вслед, вести тебя…

Митю испугало и мертвенно-белое от лунного света лицо матери, и слезы, и такая скорбь на лице, какая бывает у узника, когда глядит он за окно, на волю.

Митя не решился потревожить мать…

Письма из родных мест, от брата Ивана, Митя получал в кои веки раз. Ведь это от него, приехав после Карелии в гости на родину, на Шарью, Митя и забрал мать к себе. Он поначалу не узнал мать: из еще моложавой, сильной женщины превратилась она в сутулую старушку, которую братец Иван, научившийся водочку попивать, бил и выгонял из дому. Выгонял не только мать, но и жену с детьми.

Митя привез мать к себе будто в гости, а потом сказал, что никуда ее не отпустит, написал Ивану письмо.

Мать сперва заплакала было, запросилась обратно, горевала, что трудно там будет невестке с детьми «с этим иродом». Но постепенно привыкла к новой жизни, к Генке, который не ходил еще в школу, был дома.

Письма матери чаще писала невестка, передавала всем приветы от Иванушки, который будто бы и пить меньше стал, но шибко обижен на Митюху… Мать молча слушала письма, домой не просилась, а ночью, видно, плакала.

Сейчас мать сидела на табуретке, смотрела, как сын ест. И лицо у нее было доброе, как у каждой матери, когда глядит она на свое дитя, здоровое и счастливое.

Митя поблагодарил за завтрак, вышел в прихожую, надел кожаный костюм мотоциклиста, на голову зимний танкистский шлемофон.

Телефонный звонок застал Митю уже на пороге, неожиданно громкий и металлический в утренней тишине. Митя поскорее схватил трубку, чтоб остановить этот звон:

— Слушает Горбачев.

— Доброго утра, Дмитро Васильевич. Ты что, под телефоном в прихожей ночевал сегодня? — пошутил председатель.

— Доброго утра, Антон Антонович. Я уважаю начальство и на расстоянии чую, когда оно позвонит, а потому загодя у телефона дежурю. Что случилось?

— Страшного ничего, но и веселого мало. Приезжай, брат, в контору.

Голос у председателя глуховатый и спокойный, но Митя знал за годы работы с Антоном Антоновичем, что без веской причины председатель спозаранку или ночью никому звонить не станет. Только если нельзя обойтись без человека.

Митя ответил коротко, по-военному:

— Выезжаю, — и положил трубку.

Выкатил из дощатого гаража «кашку», открыл кран, прикрыл воздушные заслонки. Мотоцикл, хотя и застывший, завелся с первого качка. Содержать мотоцикл исправным и ухоженным тоже было у Мити принципом. Плох тот сапожник, что ходит без сапог, не технарь тот, у кого своя машина не в порядке. Несколько минут Митя дал мотору поработать на малых оборотах, чтоб прогрелся.

С места круто развернулся, так что даже оторвалось от земли колесо коляски. Морозный густой ветер обжег лицо, будто воздух состоял из невидимых острых льдинок. Но приятно стало от этого жгучего холода, от тугого, теплого, мускулистого клекота мотора в плотном настывшем воздухе.

Не доезжая до конторы, Митя выключил зажигание, по инерции подкатил к калитке, затормозил, соскочил с мотоцикла, на ходу расстегнул куртку, снял шлемофон, пятерней расчесал волосы, разок коротко стукнул пальцем в дверь председателя