В поисках Солнца - Ален Жербо

само по себе является вечным памятником дурному вкусу белых людей, построивших его. Но король предпочитал жить со своей семьей в туземной хижине за этим домом, и там я и нашел его через несколько дней после своего прибытия, когда пошел навестить его в сопровождении французского резидента.

Построенная в форме эллипса с крышей из переплетенных листьев кокосовой пальмы и закрытая со всех сторон, эта хижина имела только два узких входа. По правде говоря, жилища туземцев Уоллиса менее чистые и хуже вентилируемые, чем жилища Самоа, и менее удобные, чем старые хижины маркизцев, тем не менее они представляют собой просторное укрытие, намного превосходящее то, что предлагают европейские дома в тропиках. Там, сидя на куче местных матов, я пытался объяснить королю мотивы или скорее, отсутствие мотивов, моего путешествия, одновременно показывая ему фотографии разных мест, в которых я побывал.

Король, казалось правил только номинально, поскольку все его действия контролировались советом министров, выбранным из королевской семьи Маристской миссией, и он постоянно находился между этим преобладающим влиянием и влиянием французского резидента. Тем не менее, он, казалось, пользовался полным уважением своих подданных. Это уважение проявлялось в определенных традиционных обычаях, одним из самых любопытных из которых было сидение на земле, когда он проходил мимо.

Однажды прекрасным утром, будучи должным образом предупрежденным о предстоящей чести, я направился в королевский дворец, где обнаружил «пулесов» — или вождей разных районов — собравшихся под председательством короля. Перед верандой лежали кучи корней кавы, стопки ямса и таро, свинья и множество птиц, а также ассортимент красивых местных циновок. Кава, традиционный напиток Западной Полинезии, который я научился ценить на Самоа, пили с соблюдением соответствующих обрядов из красивых чашек из скорлупы кокосового ореха. «Матапуле» — или церемониймейстер — объявлял гостей в порядке старшинства. Первая кава или кава чести была предложена мне, после чего первый министр начал говорить и с большой полинезийской красноречивостью произнес длинную речь, смысл которой мне перевел англичанин, живший в этой стране. «Молодой вождь прибыл, — сказал он, — в одиночестве, на маленькой лодке через моря. Вдали от своей страны и своих плантаций ямса и кокосовых пальм, он прибыл на острова Уоллис в одиночестве, без слуг, которые могли бы удовлетворить его потребности. В результате вожди островов Увеа предложили своему другу, молодому вождю Франции, корни кавы, чтобы он мог весело проводить время, и все припасы, накопленные перед дворцом, чтобы он мог жить достойно своего ранга во время пребывания в стране». Таково было традиционное проявление полинезийского гостеприимства по отношению к проходящему мимо незнакомцу. Все это он декламировал с ударением на гармоничном языке Увеа. Я поблагодарил его за подарки, которые, по правде говоря, несколько мешали мне, так что мне пришлось отдать животных на содержание разным туземцам.

Король, которому я подарил винчестерскую винтовку, уже приходил ко мне на борт. Вечером его жена и дочь пришли в гости, принеся с собой коврики, которые мне подарило собрание. Жена короля имела короткие вьющиеся волосы, а принцесса — длинные, спадающие на плечи. В Увеа можно встретить самые разные прически: маленьких девочек бреют почти наголо, молодые незамужние девушки носят очень длинные волосы, а замужние женщины — короткие и жесткие. В соответствии с почти повсеместным в Тихом океане обычаем, волосы окрашивали известью, добываемой из кораллов. Принцесса была очень хороша и грациозна и, хотя она была довольно смуглая, ее лицо было почти европейского типа. Она и ее мать выражали свое удивление и восхищение всевозможными наивными восклицаниями, а увидев лежащие рядом шведские спички, вставили несколько из них в проколотые мочки ушей и носили их как украшения.

Постепенно я познакомился со всеми туземцами. По воскресеньям, собирая молодежь из окрестностей на «малае» — большой площади, расположенной между церковью и берегом, — я пытался посвятить их в тайны футбола. Но земля была неровной и усыпана коралловыми валунами. Я был совершенно не в состоянии удержать своих молодых друзей от того, чтобы они хватали мяч руками, и если бы у меня был овальный мяч, я бы научил их играть в регби, к которому они, казалось, имели больше склонности. Любимой игрой на острове, как и на Самоа, была смесь крикета и бейсбола, и команды из соседних деревень сражались за честь с жесткой конкуренцией. Использовались деревянные мячи, которые часто наносили серьезные травмы головам тех, кто случайно попадался на их пути.

Вечером я часто ходил в большой дом, расположенный за церковью и известный как Колледж, где жило несколько молодых людей. На самом деле это был просто своего рода клуб холостяков, где миссионеры, отделившие подростков от их семей, держали их вместе, чтобы заставить работать на миссии. Точно так же молодые незамужние девушки из деревни жили в большом доме по соседству под присмотром трех французских сестер милосердия, единственных монахинь на острове и образцов бескорыстия и преданности.

В этом мужском доме, или колледже, я обычно лежал на куче матов, потягивал каву и смотрел на старинные танцы, которые так любили исполнять мои молодые друзья. Они были любопытны и дики, сопровождались громкими криками, но при этом были более артистичны и грациозны, чем танцы Восточной Полинезии. Движения исполнялись под дикую музыку, которую извлекали из барабана, сделанного из свернутых матов, по которому маленькие дети били палками, сопровождая глухой, тяжелый звук странными песнями.

Я чувствовал себя там почти как дома, все относились ко мне с заботой и любовью. Факате, вождь района Аоа на противоположной стороне острова, также взял меня под свою опеку. Он был великолепным стариком с прекрасным торсом и профилем краснокожего индейца. В его компании я посетил на лошади таинственное сердце острова, до которого можно было добраться по узким тропинкам, пролегающим через пышную и дикую растительность. Озеро занимало древний кратер вулкана — огромную чашу с крутыми склонами глубиной около пятидесяти ярдов, где обитали бесчисленные дикие голуби.

После экспедиции в хижине вождя было устроено большое пиршество с жареными свиньями и различными полинезийскими блюдами, искусно приготовленными. Вечером я медленно возвращался к своей лодке, а за мной шла цепочка носильщиков, груженных матами, местными тканями и едой — подарками, которые я был вынужден принять в знак любви и доброй воли со стороны народа, который мне нравился тем больше, чем лучше я его узнавал.

Наконец, однажды над коралловым рифом, простиравшимся по горизонту, появился след дыма, и вскоре после этого появился пароход, прокладывающий себе путь по извилистому каналу, ведущему через лагуну. Это был не ожидаемый английский корабль, а старый