Маленький человек, что же дальше? - Ганс Фаллада

– Нет, нет, нет! – горячо возражает она. – Это решено, слышишь? Нет! Только не воровство, я этого не хочу!

– Но… – пытается возразить он.

Снаружи раздается стук.

– Пиннеберг! – зовет голос. – Идешь с нами, друг?

Пиннеберг вскакивает, на мгновение замирает в нерешительности.

– Ну?.. – шепчет он и прислушивается.

Но Ягненок молчит.

– Пиннеберг! Эй, соня! – кричит тот снаружи.

В темноте Пиннеберг пробирается к веранде. Сквозь стекла он видит темный силуэт.

– Ну наконец-то! Идешь или нет?

– Я… – кричит Пиннеберг в дверь, – я бы пошел… но жена… Ты же знаешь, эти женщины…

– Значит, нет! – орет Кримна. – Ладно! Пойдем без тебя!

Пиннеберг смотрит ему вслед. На фоне чуть более светлого неба видна грузная фигура Кримны. Потом снова скрипит калитка, и ночь поглощает его.

Пиннеберг вздыхает. Стоять на терассе в одной рубашке не лучшая идея – он озяб. Но он застывает, уставившись в темноту. Из комнаты его зовет Малыш:

– Пап-пап! Мам-мам!

Пиннеберг тихо возвращается.

– Малыш, нужно спать, – говорит он. – Еще очень рано, Малыш, поспи еще немного.

Ребенок глубоко вздыхает, и Пиннеберг слышит, как тот укладывается поудобнее.

– Ку-ку… – шепчет Малыш. – Ку-ку…

Пиннеберг нащупывает в темноте куклу – Малыш не может заснуть, не сжимая ее в руке. Находит.

– Вот, Малыш, твоя кукла. Держи крепко. А теперь засыпай, мой хороший.

Малыш издает довольный звук – он такой счастливый, вот-вот уснет.

Пиннеберг тоже ложится, стараясь не задеть Ягненка – он холодный, не хочет ненароком ее потревожить.

Но заснуть уже не получается. Да и не стоит – скоро вставать. Он размышляет о разном. Сердится ли Кримна, что Пиннеберг не пошел с ним «за дровами», и может ли он навредить им в поселке? Где взять деньги на уголь, раз дров не будет? Сегодня надо ехать в Берлин – сегодня выдают пособие по безработице. Еще нужно зайти к Путбрезе, отдать ему шесть марок. Путбрезе эти деньги не нужны, он все равно их пропьет, – просто невыносимо, что люди так легкомысленно тратят то, что другим жизненно необходимо. Еще надо отдать Хейльбутту десять марок за аренду – и вот, пособие уже кончилось. Откуда взять деньги на еду и отопление на следующую неделю – одному богу известно. Да и он, наверное, не знает…

Так и идет неделя за неделей, месяц за месяцем… Самое ужасное – что это никогда не кончится. Разве Пиннеберг думал, что все закончится? Нет, хуже всего то, что это продолжается. Без конца…

Постепенно он согревается и начинает дремать. Вот бы еще немного поспать – сон всегда полезен. Но тут же звонит будильник: уже семь часов. Пиннеберг сразу просыпается, Малыш тоже уже кричит:

– Тик-так! Тик-так! Тик-так!

Не умолкает, пока будильник не выключают. Ягненок спит.

Пиннеберг зажигает керосиновую лампу с синим абажуром – день начинается, и в первые полчаса нужно успеть многое. Он мечется туда-сюда, уже в брюках, Малыш требует «ка-ка». Папочка приносит ему «ка-ка» – коробку из-под сигарет, полную старых игральных карт, – его любимая игрушка. В маленькой печурке, а теперь и в плите уже горит огонь. Он бежит за водой к колонке в саду, умывается, ставит кофе, режет хлеб, мажет его маслом – Ягненок все еще спит.

Вспоминает ли Пиннеберг сейчас тот фильм, который видел когда-то давным-давно? Ведь там тоже жена мирно лежала в постели, спала румяная и блаженная, пока муж суетился, хлопотал… Но Ягненок не румяная и не блаженная, Ягненок должна работать весь день – Ягненок бледная и усталая, Ягненок еле-еле сводит концы с концами. Все совсем не так, как в фильме.

Пиннеберг одевает Малыша и говорит в сторону кровати:

– Тебе пора, Ягненок.

– Да, – покорно отвечает она и медленно начинает одеваться. – Что сказал Кримна?

– Да ничего. Разозлился.

– Пусть злится. Нам это не нужно.

– Знаешь, – осторожно говорит Пиннеберг, – может, ничего страшного не случится. Они ходят за дровами по шесть-восемь человек – ни один лесник не сунется.

– Не важно, – твердо заявляет Ягненок. – Нам это не нужно, и все.

– А где взять деньги на уголь?

– Сегодня я снова весь день буду штопать чулки у Кремеров – это три марки. А завтра, может, пойду штопать белье у Рехлинов – еще три. На следующей неделе у меня уже три дня заняты. Ну вот, совсем неплохо получается…

Комната словно светлеет от ее слов, и от Ягненка веет свежестью.

– Это же такая тяжелая работа, – говорит он. – Девять часов штопать чулки за такие гроши!

– И еду считай, – добавляет она. – У Кремеров меня хорошо кормят. Я вам еще и ужин принесу.

– Ты должна есть сама, – говорит он.

– Меня и так хорошо кормят, – повторяет Ягненок.

Уже совсем рассвело, взошло солнце. Он гасит лампу, они наконец садятся за кофе. Малыш пересаживается с колен отца на колени матери, пьет молоко, ест хлеб, его глаза горят от радости – наступил новый день!

– Если поедешь сегодня в город, – говорит Ягненок, – купи четверть фунта хорошего масла для него. Маргарин – не очень полезно, зубы будут плохо резаться.

– Но сегодня же надо отдать Путбрезе шесть марок.

– Обязательно. Только не забудь.

– И Хейльбутту десять марок за аренду. Послезавтра первое число.

– Верно, – говорит Ягненок.

– И пособие уже кончилось. Остались только деньги на проезд.

– Я дам тебе пять марок, – говорит она. – Сегодня же получу три. Купишь масло, а потом поищи на Александерплац бананы по пять пфеннигов. Здесь эти жулики берут по пятнадцать. Кто это может себе позволить!

– Хорошо, – говорит он. – Только смотри не опоздай, чтобы Малыш не оставался один слишком долго.

– Постараюсь. Может, вернусь к половине шестого. Ты ведь уедешь в час?

– Да, – говорит он. – В два я уже должен быть на бирже труда.

– Ладно, мы справимся, – говорит она. – Конечно, нехорошо, что Малыш остается один так долго. Но пока все обходилось…

– Пока не случилось беды.

– Не надо так говорить, – говорит она. – Почему с нами должно случиться что-то плохое? Теперь, когда я зарабатываю починкой и штопкой, нам даже не так уж плохо живется.

– Да, – неуверенно говорит он. – Да, конечно.

– О, милый! – восклицает она. – Все еще изменится. Мы ведь держимся. Будет и лучше.

– Я женился на тебе не для того, чтобы ты меня кормила, – упрямо говорит он.

– Я? Кормлю тебя? – отвечает она. – На мои три марки? Какая чушь!

Помолчав, добавляет:

– Слушай, милый, ты мог бы мне помочь? Не очень-то приятная просьба, но для меня это было бы важно…

– Да? – оживляется он. – Все что угодно!

– Три недели назад я штопала у Руша на Садовой улице. Два дня