Белорусские повести - Иван Петрович Шамякин

— Вот тем и живу — благодарностью и добрым отношением близких людей. — Косенко улыбнулся застенчиво и скромно.

— Кажется, я понимаю вас, — тихо проговорила Вера.

Решившись что-то сказать, Толя кашлянул, прочищая горло, но все-таки голос его прозвучал хрипловато, неестественно, несколько гнусаво:

— Как приятно видеть такое единомыслие…

Что это с ним? Лицо мрачное, под кожей перекатываются желваки, пальцы нервно мнут сигарету. Как же я сразу не сообразил, что повышенное внимание моего начальника к Вере не осталось незамеченным… Но разве можно из-за этого злиться?..

— Ты это о чем, Толя? — удивленно спросила Вера.

— Я говорю, приятно видеть такое взаимопонимание у людей разных поколений. Как пишут в газетах: нерушимое единство отцов и детей…

Вера, все так же опираясь на локоть, медленно повернула к нему голову.

— Тебе не кажется, что эти газетные цитаты тут неуместны?

— Ваш муж, Вера, ведет себя честно, — примирительно, с грустной ноткой доброй мудрости сказал Косенко. — Это надо ценить… Однако он ошибается, считая, что разница в возрасте мешает нам иметь одинаковый взгляд на вещи.

Он сидел великодушный, умный и спокойный, мой уважаемый шеф товарищ Косенко, и я подумал, что даже Зевс у себя на Олимпе не смог бы принять более величественной и благородной позы.

Толик поморщился, сейчас он был похож на человека, у которого болит зуб. Должно быть, он и сам понял, что выдает себя, потому что встал, подошел к радиоле, стоявшей у книжной полки, порылся в пластинках и поставил танго. Старое танго с аккордеоном, скрипкой и кастаньетами.

— О, танго! — сразу вскочила Эля. — Хочу танцевать! — требовательно сказала она.

Я должен был подать ей руку, и тут же у стола мы стали медленно двигаться под музыку.

Эдик застегнул пуговицы на пиджаке и поклонился Вере:

— Разрешите…

— Прошу прощения, — сказала Вера. — Мне хочется отдать предпочтение старшим. Василий Иванович, давайте с вами…

— Нет, нет, золотко, — замахал руками Рагович. — Я лучше посижу да погляжу.

— Тогда позвольте мне воспользоваться предпочтением, которое вы отдаете старшим, — встал со своего места Косенко.

Певуче и ласково звучала музыка, и я чувствовал близость упругого и волнующе-теплого Элиного тела, вдыхал суховато-сладкий запах ее волос.

— Эля, вам нравится, как я танцую? — слегка дурашливо спросил я.

— Чудесно, совсем как ваш начальник.

И правда, мой шеф выглядел прекрасно: великолепная выправка опытного танцора, точные, смелые повороты.

— Он молодчина, мой начальник, верно?

— К сожалению, не знаю его…

— Вы и меня не знаете… А я вас тоже, к сожалению… Послушайте, может, сделать вам царский подарок?

— Попробуйте…

— Эля, хотите, я подарю вам свое сердце?

— Спасибо. Дорогих подарков не принимаю — не совсем прилично одинокой женщине.

— Вы одинокая? Какое совпадение! Знаете, что я вам подарю? Свое одиночество…

— Это уже лучше. Как говорится, минус на минус дает плюс…

В такой вот легкой, необязывающей болтовне окончился танец, все снова сели за стол, и Эдик сказал:

— А теперь мне, как тамаде, правда самозваному, хочется дать слово уважаемому Виктору Петровичу.

Косенко взглянул на Веру, словно спрашивая разрешения.

— Пожалуйста, Виктор Петрович, — сказала она.

— Признаться, я в довольно сложном положении, — повертел в руках хрустальную рюмку Косенко. — Даже я не знаю. Хотя погодите. Вспомнил одну сказку. Только боюсь, она расходится с девизом нашей сегодняшней встречи.

— Все равно рассказывайте, — сказал Локавец.

Толя взял со стола пачку с сигаретами и вышел на кухню. Косенко приостановился, но Вера повторила:

— Рассказывайте, рассказывайте…

— Тогда слушайте. Сказка про Красную Шапочку. Значит, так. Охотники убили волка. В том же лесу коза — это из другой известной сказки — расправилась со вторым волком и спасла своих козлят. Таким образом в лесу не осталось хищников. Красная Шапочка вышла замуж за охотника, коза со своими детьми прибилась к хозяйству Красной Шапочки, и стали они вместе жить-поживать да добра наживать. Коза с козлятами приносила масло и молоко, бабушка вязала, стирала, а Красная Шапочка хозяйничала. И только у охотника не нашлось работы — волков ведь уничтожили. И начал он интересоваться водочкой, охотиться за зеленым змием.

Низко над крышей пролетел реактивный самолет, и слова Косенко потонули в мощном гуле. Из кухни вышел Толик и, когда гул затих, сказал:

— Самолет рейсом 2445 прибыл из Москвы.

Он сказал это как раз в тот момент, когда Косенко собрался закончить свой рассказ, и Вера с некоторым раздражением бросила:

— Ты мешаешь, Анатолий.

Он объяснил с простецким видом:

— Но это в самом деле самолет из Москвы, рейс 2445. Вечерний рейс, я хорошо знаю.

— Толя, ты и впрямь влез некстати, — упрекнул я друга. — Продолжайте, Виктор Петрович.

— Ладно, — согласился Косенко. — И вот, глядя на охотника, мало-помалу распустилось все козлиное семейство. А тут зима подошла. В доме дров нет, есть нечего, а никто палец о палец ударить не хочет — до того разлодырничались. Так вот, предлагаю тост за трезвость и дисциплину. И за то, чтоб нам вовремя и организованно разойтись по домам.

Рагович, который слушал сгорбившись и глядя куда-то под стол, медленно разогнул спину, держась за поясницу, сказал:

— Грустная сказка… Но тост можно поддержать. Я тоже за трезвость и дисциплину.

Он поднялся из-за стола, а вслед за ним стали собираться и остальные.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На улице было тихо. Легкий морозец придал ядреную свежесть воздуху, внизу под нами переливался электрическими огнями город. Из-за дома выплыл зеленый огонек такси. Эдик свистнул и замахал рукой.

— Прошу, транспорт подан, — отворил дверцу.

— Мы ведь не поместимся все, — сказал Рагович, — так что вы поезжайте, а я привез сюда Эльвиру Васильевну, я должен и отвезти.

А Эльвира Васильевна стояла рядом, загадочная и привлекательная, и само собой получилось, что я сказал:

— Нет, нет, Василий Иванович, садитесь вы. А мы с Эльвирой Васильевной немного пройдемся — такой чудесный вечер… Вы не возражаете?

— Не возражаю, — ответила она, придерживая рукой в сиреневой с белыми крестиками перчатке воротник шубы.

— Значит, умыкаете мою даму, — шутливо упрекнул меня Рагович, подавая руку.

Хлопнули дверцы, машина фыркнула белым дымом и тихо покатилась с горы. Мы тоже пошли вниз по лестнице, я поддерживал свою спутницу за мягкий меховой рукав. Недавно выпал снег, и было немного скользко.

— Скажите, почему вас называют просто Володя, а вашего товарища, хотя он примерно одного с вами возраста, Эдуардом Павловичем? — спросила Эля. Она зябко куталась в воротник шубы.

— Ну, во-первых, он заведующий той лабораторией, где я работаю, а значит, начальство. Во-вторых, он человек женатый, а я холостяк. И, согласитесь, называть по