Белорусские повести - Иван Петрович Шамякин

носу. — Просто и неожиданно. Ну, скажем, талантливо. А это тоже немало… Прибор для речного флота, прибор для коррекции скорости автоматически управляемого корабля вы унифицируете. Это значит, делаете пригодным для использования в самых разных областях техники — в авиации, на железнодорожном транспорте и так далее.

Косенко наконец уселся за свой полированный стол, на котором, кроме нескольких бумажек, видимо попавших сюда уже сегодня, не было ничего лишнего. Набор разноцветных шариковых ручек в специальной подставке и эти бумаги.

За окном разошлись тучи, солнечный луч упал на гладкую поверхность стола, и она засверкала, осветив всю комнату, черный с блестящей ниткой пиджак Косенко, его лицо; Косенко даже зажмурился и отодвинулся подальше.

Я решительно поднялся со стула.

— Виктор Петрович, я понимаю, усовершенствование прибора повлечет за собой массу хлопот, непредвиденные затраты, очевидно, нужно подготовить обоснованную докладную записку…

Косенко взял с подставки красную шариковую ручку, почесал кончиком возле уха, снова воткнул ее в гнездо, и этот жест сказал мне все.

Еще не зная почему, я уже почувствовал, что он отклонит сейчас мою идею, но это ему трудно сделать, я даже он растерялся на минуту.

Этой минуты хватило Косенко, чтобы снова стать твердым и рассудительным руководителем, знающим цену своим словам.

— Садитесь, Володя, — почти приказал он, — не такой простой разговор, как вы думаете. Прежде всего прошу выслушать внимательно.

Он смотрел на меня без малейшей растерянности и сочувствия, которое я прочитал в его глазах несколько минут назад.

— Ваши идеи не имеют для нас сейчас никакой практической ценности, я говорю о настоящем моменте…

Я уже успел подготовиться к худшему, но слова Косенко прозвучали все-таки очень жестко, хлестнули больно, и я молчал, от волнения крепко сжимая руками спинку стула. Потом встрепенулся, сказал:

— Разрешите напомнить, Виктор Петрович… Минуту назад вы сами говорили об их ценности…

Косенко согласно кивнул головой.

— Да, говорил. И не отказываюсь от своих слов. Но где вы были раньше? Не вам объяснять: чертежи «шестнадцатки» давно уже в цехах, на прибор размещены заказы по самым разным предприятиям, первые экземпляры уже почти готовы. Надо ли говорить, какие убытки понесет предприятие, если мы остановим работу над старым вариантом…

— Но ведь потери окупятся. — Я провел рукой по лицу, стараясь прогнать ощущение растерянности.

Косенко только недоверчиво хмыкнул, и я стал сворачивать чертеж.

— Значит, зря старался…

Косенко крякнул от неловкости, повертел шариковую ручку в гнезде, сказал с излишней бодростью:

— Ну, Володя, это же исключительная инженерная практика. Поставьте чертеж в недальний угол — кто знает, может, мы когда-нибудь вернемся к этому прибору.

Как говорится, спасибо на добром слове, но мне от этого не легче. И потому я сделал последнюю попытку спасти свой прибор, понимая в то же время всю ее тщетность, безнадежность. Просто мне необходимо было убедиться самому, что моя идея чего-то стоит:

— Виктор Петрович, такой прибор нужен и на других видах транспорта.

Луч солнца по-прежнему падал на него, пригревая, Косенко потянулся рукой к шнуру у окна, дернул его, и верхняя рама с шумом опустилась. От этого небольшого усилия лицо Косенко покраснело, и я подумал, что он не так уж молод, наверно, под пятьдесят ему, и непросто поддерживать спортивную форму.

— Все это, уважаемый Володя, делается централизованным порядком. Соответствующие министерства подают заявки, их рассматривают специальные учреждения — и мы получаем заказ.

— Может случиться, что этот заказ не дойдет до нас.

— Значит, его выполнит кто-нибудь другой. И могу вас заверить, не хуже, чем мы. Знаете, в стране с таким резервом технической интеллигенции, как у нас, очень высок уровень творческих возможностей. И, понимаете, большие коллективы специалистов каждую техническую задачу решают примерно одинаково. Но в разных аспектах, с некоторыми отклонениями в ту или иную сторону. Но это уже не имеет принципиального значения. Главную роль тут играет организация труда и координация усилий.

— Вот и надо, чтоб мы помогли этой координации. Зачем кто-то будет дублировать готовую работу?

— Боюсь, Володя, что в вас говорит больше задетое самолюбие, чем интересы общего дела…

Зазвонил один из трех телефонов на небольшом столике. Косенко взял трубку. Некоторое время он слушал молча или повторял свое «так», быстро постукивая по столу пальцами свободной руки. Прервал стук, переложил трубку из одной руки в другую и сказал:

— Удивляюсь, Иван Данилович: с таким вопросом обращаетесь к начальнику отдела. Я вам не нянька. Разберитесь сами, а завтра чтоб были на планерке. Все.

— Ну давайте рассмотрим все логически, — положив трубку, сказал Косенко. — Заказ мы выполнили? Выполнили. Делаем мы полезное дело? Вне сомнения. А если попробуем поднять вопрос о пересмотре «шестнадцатки», нас никто не поймет. Сразу спросят — куда раньше смотрели?

Опять Косенко попал под солнечный луч, и матово блеснули его крупные ровные зубы.

— По сути своей это блестящее инженерное решение, еще раз повторяю. Так что не надо огорчаться, тем более что наша «шестнадцатка» на предварительных испытаниях одобрена. Думаю, вы понимаете, что это означает…

Он поднял вверх растопыренные пальцы.

— Лавры!

Слушать это было и в самом деле приятно, но я тут же с горечью подумал, какой бы успех имел новый прибор, если и старый одобрен.

Дверь кабинета открылась, и вошел Локавец.

— К вам можно, Виктор Петрович? Или подождать?

Черные глаза его так и бегали, допытывались, что здесь происходит, какое такое дело привело меня к Косенко, о котором он, Локавец, не знает.

— Да мы уже закончили. Так что заходите, — пригласил Косенко.

Локавец сразу подошел к чертежу.

— Без заведующего лабораторией что-то обсуждаете? — шутливо спросил он.

Я невольно взглянул на Косенко, словно рассчитывая на помощь. Косенко понял меня.

— Я вызвал товарища Дейкуна, чтобы посоветоваться по одному вопросу. Но это не имеет отношения к вашей лаборатории, Эдуард Павлович.

Эдик сразу успокоился — он признавал за мной авторитет в технических вопросах. Косенко свернул чертеж и поставил его в такой же, как стол, полированный шкаф.

— Так вот, Виктор Петрович, я сделал то, что вы просили, — сказал Эдик.

Косенко поблагодарил его. Я встал, потому что делать тут мне было нечего, и пошел в свою лабораторию, чувствуя какую-то необыкновенную пустоту в голове, странную успокоенность, чтоб не сказать равнодушие к тому, что произошло несколько минут назад в кабинете Косенко.

Правильно говорит Косенко: спрячь подальше свою ненужную гениальную идею. Опоздал ты, тугодум несчастный, на себя и пеняй. А то мало ли кому взбредет на ум переделывать совершенно готовый прибор… На все свое время, своя пора.

Возвращается Локавец. Говорит с Соломоном Бельским, потом с Ракитой, выясняет, на каком режиме будут сегодня испытывать прибор.