Эхо черного леса - Владимир Павлович Беляев

антисоветскую литературу и понимал: тут ошибок при определении опасности того или иного задержанного быть не могло. Раз уж ты решился перейти границу, да еще с оружием в руках, то этим самым подписал себе приговор. Это были враги явные. Но в то же время происходили в стране вещи странные и непонятные, о которых было уже глухо, пусть полунамеком, но сказано на одном из пленумов ЦК партии. Еще тогда кое-кто из чекистов были отстранены от работы за перегибы. Глубокое раздумье одолевало его часто. Откуда у нас в собственных рядах могло оказаться такое огромное количество врагов? То, что враги ползли из-за границы и ему, Кравчуку, приходилось подчас лично сталкиваться с ними, это его нисколько не удивляло: ведь страна была в те годы окружена кольцом капиталистических государств, и каждая капиталистическая разведка пыталась засылать в глубь Советского Союза своих агентов. Но разве могло быть, чтобы тысячи людей, воспитанных в духе благородных идей коммунизма, могли вдруг оказаться врагами советской системы?

Кравчук вспомнил, как, еще находясь в пограничных войсках, он поступил заочником в Харьковский механико-машиностроительный институт и хотел работать инженером, но партия внесла «поправку» в его намерения — он был направлен на работу в органы госбезопасности. Правду сказать, такая «поправка» не очень по душе ему пришлась, но партийная дисциплина — закон жизни коммуниста.

Уже будучи на новой работе, он познал всю ее сложность, все те исключительные трудности, которыми сопровождается неустанная борьба чекистов против невидимых, и тем более опасных, врагов нашего государства. Прошло немного времени, и уже Кравчук все реже и реже вспоминал о своей мечте — быть инженером. Увлекшись, он весь отдался своей новой работе. Он был доволен и тем, что ему поручен столь острый участок борьбы против врагов нашего государства борьба против буржуазных националистов. Это было как бы продолжение его военной службы, но, разумеется, в несравнимо более сложных условиях и других масштабах.

Ему поручили изучать тактику националистов и состояние их зарубежных центров. Жил он в Киеве, на бульваре Шевченко, а мысленно все время находился то в Варшаве, то в Праге, то в Берлине, то во Львове и в других городах, где в то время свили себе гнезда националисты. Он знал их вожаков по именам и фамилиям, знал их повадки и привычки, их псевдонимы, наблюдал за их переездами и постоянно меняющимися контактами с представителями иностранных разведок. Когда незадолго перед нападением Гитлера на Польшу один из приближенных Бандеры, Ярослав Стецько-Карбович, приехал в Рим, чтобы встретиться с одним из теоретиков национализма, Евгеном Онацким, а через него с доверенными лицами секретной фашистской полиции ОВРА, — Кравчук знал все подробности этого вояжа. Глубокой ночью часами он сидел с лупой над планом Рима и, сверяя его с путеводителем по итальянской столице, самостоятельно нашел кино «Барберини», подле которого была одна из явок Карбовича — вожака разноплеменных предателей.

Один из членов центрального «провода» организации украинских националистов одновременно являлся тайным сотрудником польской дефензивы и, состоя на службе у пилсудчиков, постоянно сообщал им о внутренней жизни националистических гнезд не только в Польше, но и в Чехословакии и Германии. Вот почему стоило только главному вожаку украинских националистов полковнику австрийской службы Евгену Коновальцу съездить на Дальний Восток — в Японию и в Харбин, где он встречался с видным японским разведчиком полковником Комацубару, этот двойник в обстоятельном докладе сообщил польским разведчикам все обстоятельства этой поездки. Довольно быстро копия доклада оказалась в распоряжении Кравчука. Он сделал информацию об этой поездке ответственным сотрудникам Наркомата внутренних дел, рассказывая попутно, что собой представляет «Украинский национальный дом» в Харбине — центр японского шпионажа на Советском Дальнем Востоке. Кравчук рассказывал об этом доме с такими подробностями, что после его информации один из старых украинских чекистов, Андрей Старченко, подойдя к нему, спросил:

— А ты бывал в Харбине сам, Николай Романович?

— Разве для того, чтобы сварить борщ, обязательно надо повару побывать в кастрюле? — ответил, улыбаясь, Кравчук.

— Понятно, — похлопывая Кравчука по плечу, сказал Старченко. — А вот я этого самого Коновальца видел лично, когда он во главе полка сичевых стрельцов пытался подавить восстание рабочих Киевского арсенала. Я тогда подмастерьем в механическом работал. Дали мы тогда прикурить этому полковнику. А теперь, вишь, куда он ходки делает. В Японию забрался…

Знал Кравчук еще до войны, в каких именно диверсионных школах Италии, Германии и Австрии обучаются украинские националисты. Знал, как начинал свою кровавую деятельность их вожак Степан Бандера. Чтобы «воспитать волю» на пути к достижению «наивысшей цели», этот золотушный попович из села Нижний Угринов на Станиславщине учил своих соратников тренироваться на кошках. Надо было, держа кошку на весу за шиворот, ухитриться быстро выколоть ей шилом глаза и самому не быть поцарапанным. Позже этот метод «производственного обучения» переняли от бандеровцев гитлеровские эсэсовцы… Многие, очень многие тщательно скрываемые от рядовых националистов подробности жизни Бандеры были известны Кравчуку.

Все это очень помогло Кравчуку, когда сразу же после освобождения Западной Украины он оказался в составе особой группы, брошенной в Черный лес на разгром оставленной там гитлеровцами «пятой колонны». Поздней осенью сорок четвертого года Кравчук был в числе тех офицеров-чекистов, которые командовали войсками, окружившими курень Гамалии. Около двухсот пятидесяти бандитов собрал в лагере этот вожак, называвший себя «хозяином Черного леса». Сорок ручных пулеметов, шесть «максимов», три немецких миномета было у него на вооружении, но и это вражеское оружие не помогло бандитам. Они разбежались в разные стороны по Черному лесу, а сам Гамалия и тридцать четыре его приближенных были сражены советскими пулями. Сообщники бандитов пытались было тайно похоронить их в одной могиле над речкой Лукавицей, против Грабовской церкви, но селяне разрыли эту могилу и сожгли трупы тех, кто мешал им спокойно жить.

Позднее, 24 февраля 1946 года, оперативно-чекистская группа, в составе которой действовал и Кравчук, настигла нового «хозяина» Черного леса, полковника УПА Резуна-Грегита. Этот горбоносый высокий человек в гуцульском кожушке славился своей жестокостью. Еще до прихода Советской Армии он лично душил бандеровской удавкой тех венгерских солдат, которые, покинув свои части, пытались спрятаться в Черном лесу. «На родину захотели! Воевать не хотите? — приговаривал Резун. — Ну я быстро отправлю вас в Будапешт!» — и спокойно затягивал петлю. В сентябре 1943 года по приказу Резуна-Грегита в Черном лесу было расстреляно около ста татар, бывших советских военнопленных, завербованных гитлеровцами в татарский батальон, который находился в местечке Долина. Татары бежали в Черный лес, думали подождать здесь прихода Советской Армии, но были казнены по приказу Резуна. А сколько польских сел сжег этот