Под стук копыт - Владимир Романович Козин

— Умеют некоторые женщины любить!

— Доктор, доктор! — вскрикнула женщина, подбежала к Невзорову, взглянула в его длинное, обветренное лицо, обняла и запрыгала. — Я не знаю, что мне с собою делать. Я такая счастливая. Какие вы оба чудные, что приехали!

— Пыльные насквозь! — сказал директор.

— Сейчас же мыться, — сказала женщина, — чиститься, переодеваться, потом — плов и чай! Идемте!

— Тина Алексеевна, — сказал доктор, — налейте мне, пожалуйста, крепкого, горячего чайку и ведите своего Кулагина! Я не могу.

— Что вы говорите, доктор, что вы не можете?

— Я не могу уйти от самовара!

Невзоров сел на текинский ковер, снял свою широкополую шляпу, посмотрел вслед Тине и Кулагину и придвинул к себе стакан чая.

— Хорошо! — сказал он и засмеялся.

— А вид у вас не очень счастливый.

— Пустяки. Какая женщина! Поправилась! Нет, хорошо жить на свете! Была пустыня, дикое солнце, одиночество. Теперь — сад с арыком, вечерняя тень, сердечные люди. Жизнь. Люблю противоречия и человеческую радость. И самоварчик очень задушевный!

— Самовар хороший.

— И ковер, на котором мы с вами блаженно сидим, лучший в Туркмении.

— Какая это счастливая вожжа под хвост попала вам, доктор? Что вы все хвалите?

— Удивительно легкий коврик! И чуть-чуть горькие линии, чуть печальные цвета. Где я видел такой же ковер?

— Мало ли в Туркмении богатых ковров!

— Во сне? Когда спал в сухом арыке?

— Чего ради вы таскаетесь по пескам?

— Ловлю саранчуков. Поймал редкую сагу!

— А мне, признаться, не до саг!

В сад, веселая и проказливая, вошла Тина с ведром в руке.

— Устал! — сказала она, улыбаясь, палила из самовара полведра горячей воды и убежала; убегая, крикнула: — Времечко что реченька!

— Насмешница! — ласково сказал директор. — Завидую: здоровая женщина! И любовь в глазах.

— Умница. А ведь умирала!

— Молодость.

— Любовь! Был у меня случай…

— Случаи бывают разные! — проговорил директор. — Вы — доктор: что мне делать, чтобы так не уставать?

— Вы любите свое дело?

— Ну, люблю.

— Полюбите еще больше, и уставать не будете.

— Может быть, мне верхом чаще ездить?

— Пешком!

— Отвык.

— Вы знаете, почему я пешком гулял по пустыне?

— Бабочек ловили.

— Не всякое насекомое — бабочка, дорогой директор!

— Понимаю.

— Сейчас — мой отпуск, но мне сказали в Ашхабаде: не хотите ли поехать с санитарной экспедицией по окраинам Туркмении? Думаю: чем грустить мне в каком-нибудь санатории, лучше я отдохну среди чистых песков, на легком деле — народу полезно, и мне полезно и приятно. Но в экспедицию собрались негодяи.

— Люблю простые слова.

— Нечистые люди! Многое я ненавижу на свете, но более всего — некоторую разновидность людей. Ошибаются они без пользы и горя — и пусто с ними, невесело, будущего не видно, и в прошлом — ничего, и делать они умеют только маленькие дела и, делая маленькое дело, думают: выгодно это им или не выгодно! Негодяи, одним словом. Их много, они незаметны, как москиты на закате. И сколько эти тихие, скромные, удобные для самих себя люди погубили даровитых, беспокойных людей! Так вот я и попал в экспедицию к этим тихоням. Поехали на самые забытые окраины, в общем — к вам. По кишлакам и далеким колхозам. Даже странно, что есть такие далекие колхозы. И в одном полузабытом кишлаке, среди тишины и развалин, я нашел случайно девушку. Опио-манку. Она лежала под глинобитной развалиной, в тени, у какой-то древней ямы, перед полуденной пустыней, в солнечном одиночестве, и курила трубку с терьяком, с вареным опиумом. А я ловил змейку. Есть такая тонкая и длинная — окилан — змея-стрела, пастухи считают ее смертельной, а она не очень ядовита. Девушка, наверное, приняла меня за какого-нибудь песчаного отшельника из бывших святых. Что только не сохраняется в углах! Она смотрела на меня с любопытством и доверчиво: потерянный человек ловит змей. Я приветствовал ее и показал в морилке свою змеиную добычу. А по-туркменски я говорю, как аллах, могу — и речи!

— Завидую.

— Разговорились. И слово за слово, узнал я, что люди, любя, не только выздоравливают, но и умирают. Туркменочка умирала от любви.

— Не верю.

— Вы не имеете права этому не верить!

— Честное слово, не верю в отчаянную любовь.

— Я — старый врач, знаю, что говорю!

— Хорошо, уговорили. Рассказывайте про девушку.

— Расскажу. Девушка полюбила человека, у которого была любимая жена. Ну, все это обыкновенно для тех, кто любит только себя: убей чужое счастье и создай счастье для себя. Представьте себе, директор, что он тоже полюбил мою девушку, и я его понимаю: нельзя не полюбить такой девушки — ясной и стройной, с огромными, несчастными глазами.

— А я не мог бы полюбить несчастную.

— Он сказал моей девушке: "Я люблю вас обеих". Она ответила ему: "Этого не позволяет советский закон". — "Тогда я оставлю жену и буду любить тебя". — "Зачем, — сказала она, — ведь ты любишь ее!" — "Но что же мне делать?"

— Говорят, такие загадки ловко решал бывший царь Соломон.

— Она решила сама. Оставила своего любимого и его прекрасную жену, ушла в далекий кишлак, к старику дяде, — он жил один, питался старым искусством, — ткал, вместо покойной своей старухи, текинские ковры, и терьяком отучал себя от жизни, — и стала жить его хлебом и его отравой и вместе с ним ткать ковры. Мог я оставить ату девушку? Мог или нет?

— Конечно, жаль!

— Врач не может только жалеть. Я сказал своим товарищам: надо взять эту девушку с собой, привезти в Ашхабад и сделать для нее все, что можем мы, врачи и люди. Но негодяи отказались.

— Конечно, это сложно.

— Сделать человеку добро — сложно, а ничего для него не сделать — легко. Правильно! Мои негодяи сказали мне то же.

— Доктор, я устал от вас!

— Кажется, вы только и делаете, что устаете.

— Ну, кончайте скорей: как вы поступили с несчастной? Женились на ней? В пустыне можно выдумать все! Никакой девушки не было, и змей вы не ловили, — просто поругались с членами своей нелегкой экспедиции и дали тягу.

Доктор ничего не ответил. Он вынул из большой сумки банку со змеями и молча показал ее директору.

— Змей вижу, — сказал директор.

— Я на ней не женился, — спокойно проговорил доктор, — но она, кажется, меня слегка полюбила.

— Сомневаюсь.

— За то, что я сказал своим товарищам, отказавшимся взять ее, что они змеи, скорпионы и негодяи, — черт с ней; со всей санитарной экспедицией, если из-за, нее надо оставить человека одиноко погибать в песках, — взял девушку за руку и ушел с нею в пески.

— Девушки не вижу.

— Убежала: