Под стук копыт - Владимир Романович Козин

Типа проводила директора до ворот. Машина понеслась вдоль улицы, распустив за собою пыль.

Над поселком стояли зной и тишина.

— Странный! — прошептала женщина.

Пыль от машины дотянулась до нее и окутала. Женщина торопливо захлопнула калитку.

2

Директор заехал через неделю, под вечер. Тина повела его в сад.

Сад у дома, где жили Кулагины, был очень пожилой, время изуродовало в нем много деревьев, одни из них напоминали толстых стариков, другие — засохших змей; под солнечной листвой росла свежая трава и протекал арык; старый сад оберегал собою воду и казался вечным.

Тина разостлала у чистого арыка текинский ковер, положила на него скатерть и поставила большое блюдо с пловом.

После сытного плова директор лег навзничь у края ковра и стал слушать тихую воду. Солнце над садом было яркое, близилось к закату. Тина вместе с хозяйкой двора принесла самовар, заварила черный чай и села, сложив ноги по-туркменски.

— Хорошо! — сказал директор, смотря на ветку, с которой слетел нарядный удод; ветка дрожала в знойном небе, у арыка пахло прохладной землей. — Спасибо, Тина Алексеевна!

— Вам покрепче?

— Обязательно. Не знаю, как вы, а я устал. Иногда вернусь с работы домой поздним вечером и долго сижу печальный, как старая обезьяна.

— Это славные папиросы!

— Спасибо. Пустеешь от забот.

— Нервы.

— Да, все жалуются. Отвечаешь за каждый гвоздь и каждого человека. Надо быть ученым, и политиком, и лучшим в мире хозяином своего дела, а я ведь простой питерский маляр.

— С тех пор прошло двадцать лет. Что вспоминать детство?

— Конечно, времечко что реченька, бежит и бежит. И странное чувство: когда вспоминаешь прошлое, кажется, что это не твоя жизнь! Если бы моя власть, я держал бы в школах стариков рассказчиков, пусть дети учатся не бояться ничего и в самых безобразных бедах находить начало победы.

— Очень устали?

— Устал. Когда живешь изо дня в день — ничего, будин и будни, а когда вспомнишь, что наворотил за свою жизнь, — устаешь. От удивления. Я — простой питерский маляр, и пусть я тысячу раз совершал ошибки, но и не могу не хвалиться даже своими ошибками: кто другой осмелился бы на такую смелость? Черт возьми, думаешь, я повернул историю. Миллионы людей — и я!

— Ну, отдыхайте! Вечер хороший.

— Я ни разу в жизни не отдыхал и не буду отдыхать до самой смерти, не умею. Вы думаете, я устал, выветрился, опустел? Нет, устал оттого, что нельзя каждый день делать великие дела. Устаешь от мелочей.

— Налить вам свежий?

— Покрепче. Трудные у нас будни, большое хозяйство, и все меняется каждый день и каждый час.

— А времечко что реченька, течет и течет.

— Да. Я, откровенно говоря, не прочь бы начать жить сначала: начинаешь понимать, что такое опыт поколений. Представьте же себе, как было трудно первому поколению и какая у него была смелость: даешь неизвестность! Я — маляр, я знаю, как трудно делать большие вещи, но, кажется, еще труднее делать мелочь. А я делаю ее изо дня в день.

— Не получается?

— Нет, кое-что получается. Но хочется отдохнуть, тишины. Временами! Вы меня понимаете?

— Вы хорошо ездите верхом?

— Очень хорошо!

— Сели бы на копя и проехались бы!

3

Было очень жарко, как всегда под летним солнцем в начале заката.

Серый копь вспотел, но Кулагин не замечал, что голенища его брезентовых сапог давно стали мокрыми. Он ехал спокойной рысью по долине, возвращаясь один из пустыни: экспедиция осталась изучать колодцы Ак-Чешме.

Долина повернула налево, потом — направо, и открылись железнодорожное полотно, поселок в тополях, отчетливый под красным небом, дальние сады.

Конь весело шел вдоль глубокого, заросшего арыка и вдруг прянул с дороги в сторону.

Из арыка вылезал человек.

— Здравствуйте! — сказал Кулагин и затянул повод. Конь нетерпеливо стал.

Человек взглянул на Кулагина, ухватился за верблюжью колючку, отдернул руку и провалился в арык. Кулагин засмеялся.

— Не хватайтесь за что попало! — крикнул он и спрыгнул с коня. — Подождите, я вам помогу.

— Мне не надо помогать, — сказал человек, выползая на животе из арыка на дорогу. Копь с любопытством следил за движениями его длинного тела. Человек встал на ноги, стряхнул пыль с груди, живота, колен и протянул Кулагину руку. — Помните, я говорил, что приеду к вам в Рабат?

— Что вы делали в арыке?

— Спал. И ловил саранчуков. Кроме того, поймал одну великолепную сагу: огромная и очень нежная. Но было так жарко, что я залез в арык и заснул.

— Борис Сергеевич, наш дом рядом, рукой подать!

— Спасибо. Я зашел бы к вам, но увлекся своими насекомыми. Весь день ловил. Как поживает ваша жена?

— Хорошо, цветет, она будет вам очень рада. Вы с каким поездом приехали?

— Пешком.

— Из Ашхабада?

— Потом расскажу. Как ваши овечьи дела?

— Ничего. Нет, плохо! Все идет слишком медленно.

— Ну, дорогой мой, вы не знали старой жизни!

— А мне плевать на нее, я сравниваю свою жизнь с будущим. Тина вам будет страшно рада, она вспоминает вас чуть не каждый день. Влюблена она в вас, что ли?

— Она? Да, она добрый человек. А вы говорите глупости.

— Нет, она влюблена в вас. Честное слово, она влюблена во все хорошее.

— Спасибо.

— Рассказывайте, как вы попали пешком в Рабат!

— Из-за негодяев.

— Ну, не ограбили же вас!

— Нет, ограбить меня трудно, со мною только сачок для ловли насекомых: когда мне одиноко или грустно, я ловлю разную славную мелочь. Это счастливое занятие: бегаешь по горячей земле, как новорожденный, крадешься, замираешь — и так весело, когда схватишь какого-нибудь крылатого, голоногого музыканта. Забавная публика, у каждого — свой талант и характер, и ни один не станет заниматься пустяками или чужим делом. Мне с ними очень хорошо, и всегда жаль опускать их в морилку. Набегался я за день так, что от усталости свалился в арык и заснул. А вы откуда?

— Две недели был в песках, на колодцах. Изголодался и соскучился.

— Значит, я не вовремя?

— Не говорите ерунды, доктор, вы уже пожилой. Идемте!

Доктор вытащил из арыка большой, длинный сверток и улыбнулся Кулагину.

— Это что?

— Чудо.

4

Тина, стоя на коленях, наливала директору стакан чая, когда в сад вошли Кулагин и доктор Невзоров.

— Тиночка, — крикнул Кулагин, — принимай любимых!

Женщина уронила стакан, обожглась, вскрикнула, вскочила, обняла мужа и стала его целовать, не видя никого и ничего не чувствуя, кроме сильного, родного человека, чудесного своею привычною близостью, своим неожиданным возвращением. Директор поднялся с ковра и стоял, застенчиво улыбаясь. Доктор подошел к