Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Изволите поверить, ваше сиятельство, – вскрикнул Акулин, – хотя из собственного кармана чини! Земля тут, смею донести, спорная, двух помещиков: один говорит: «за мной не утверждено», а тот опять: «пусть, говорит, кто отымает, тот и платит!»… А все то место гроша не стоит, одно болото… Так-с, из гонора из пустого тяжбу ведут… Что денег им стоит!..

– А деньги кому? – нежданно заключил граф. – Судье!

– Это совершенно так изволите говорить, ваше сиятельство, – захлебнулся счастливым смехом Елпидифор… – Напоминает это мне-с, – заговорил он вдруг, окидывая начальство зорким взглядом и уже совершенно поняв, как и чем его взять можно, – напоминает мне-с, когда я еще в полку служил…

– В гусарах был? – прервал граф, ткнув вперед пальцем.

– В Герцога Нассауского уланском полку в ту пору штабс-ротмистром состоял, ваше сиятельство!

– Да. Так что же?

– Стояли мы тогда в благословенной Малороссии…

Граф засмеялся, откинул ладони и, подмигивая сбоку Ольге Елпидифоровне: – Хохлы! – проговорил он.

– Так точно, ваше сиятельство, – задребезжал за ним Елпидифор, – презабавный, изволите знать, народец. Так вот о них-с осмелюсь рассказать… Лежат это два такие хохла в лесочке, – слышат, кукушка закуковала. Один из них и говорит другому: Грицко, а Грицко! – А ну? – От-то мини зозуля закуковала! – А от-же сбрехав! – другой. – Не тоби, а мини закуковала! – Кажу ж, мини, а не тоби… И вышел у них из-за этого спор, и оттаскали себя хохлы так, что у каждого чуб другого остался в руке…

– Дураки!.. – как ребенок уже хохотал граф. Толстый Елпидифор, действительно, в числе других своих талантов воспроизводил хохлов неподражаемо.

– Вот-с, ваше сиятельство, – продолжал он, – и пошли они оба к судье, чтоб он их рассудил. Пришли, поклонились, рассказали. – Добре, – говорит судья; клади кажный на стол по карбованцю. Вытащили они по рублю, положили. – А ну-те-ка, каже, теперича почеломкайтеся! (это по-ихнему «поцелуйтесь» значит, ваше сиятельство). Почеломкались. – Ну, каже, а теперичка идыть соби до дому! Поглядели хохлы на него, друг на друга поглядели, в затылке себе почесали: – А бильше, кажут, ничого й не буде, пан судия? – А чого ж, говорит, вам бильше! Сами видели! ни тоби, а и ни тоби куковала зозуля, – мини она куковала! – Взял он карбованцы со стола и – положил себе в карман…

– «Ни тоби», «ни мини»! – повторил граф сквозь громкий смех. – Потому все судье пошло. Хорошо рассказывает! – подмигнул он снова нашей барышне. И тут же, заложив большой палец за пуговицу сюртука:

– А что, тебя губернское правление милует? – спросил он исправника официально-шутливым тоном.

Толстый Елпидифор играл уже на нем как по струнам:

– Эх, ваше сиятельство, вот уж у нас где оно сидит, губернское правление! – он похлопал себя рукой по затылку. – Не смею только утруждать…

– Ничего! Пойдем ко мне! Я теперь свободен! Ты хорошо рассказываешь!.. Шалунья, до свиданья! – обернулся, подымаясь, старик к Ольге.

Она поднялась за ним и, словно въезжая своими забирающими глазами в его китайские глаза:

– Я вас обожаю, граф! – прошептала она ему.

– Шш, при отце! Что подумает! – погрозил он ей лукаво пальцем на прощанье и ушел с Елпидифором, довольный, как медный грош. Ольга поглядела ему вслед:

«А за это ты мне папашу – полицеймейстером в Москву!» – решила она мысленно. Она была сила – в этом она уже не сомневалась теперь…

Не успел отойти граф, как к ней подошел Анисьев.

– Позвольте возобновить сегодняшнее нечаянное знакомство, – сказал он, садясь на кресло подле ее дивана.

Гостиная уже опустела; сама хозяйка ушла в свой ситцевый кабинет, упросив Зяблина прийти туда пить с нею чай, «comme d’habitude»5: она чувствовала себя очень деморализованною после схватки своей с зубатою княгиней Карнауховой, и внезапная холодность «бриганта», этого «vrai ami», которому она собиралась теперь «confier toutes ses peines6», – холодность, которую она в простодушии своем никак себе объяснить не могла, – была для нее очень чувствительна. «Нам надо объясниться!» – объявила она ему, на что Зяблин в ответ мрачно опустил голову, уныло проговорив: «Вы желаете повернуть кинжал в ране? Извольте, я готов!» – и отправился вслед за нею…

– Вы совсем околдовали нашего почтенного старца, – говорил Ольге блестящий петербуржец, потягивая во всю их длину свои прекрасные усы и глядя на нее с улыбкой исподлобья.

– Я его очень люблю! – с некоторою уже величественностью отвечала по-французски барышня. Она старалась как можно ближе примениться к приемам, к тону речи «петербургской царицы». – И к тому он такой смешной, правда? – промолвила она уже совсем по-уездному.

– Я его очень уважаю! – сказал сдержанно флигель-адъютант.

– О, разумеется, – и я!.. Успели вы приглядеться здесь? – спросила она его вдруг.

– К чему?

Ольга лукаво улыбнулась:

– К тому, что может вас здесь интересовать…

– Приглядываюсь, – протянул Анисьев с легким наклонением головы и любезным взглядом в ее сторону.

Она совсем уже позабыла про величественность…

– Рассказывайте это другим! – расхохоталась она на всю гостиную. – Я, надо вам сказать, умна!..

– И потому, что вы умны, вы думаете; что я не могу…

Он не договорил, остановленный выражением ее пристально остановившихся на нем глаз.

– Только не в эту минуту! – быстро промолвила она.

Анисьев опустил на миг веки и, принимаясь улыбаться опять:

– Вы не только умны, – начал он, – вы, говорят, всеведущи и всемогущи.

– А кто это «говорят»?

– Слухами земля полнится…

– А слухи – с языка Женни Карнауховой?

– Помилуйте, я никого не называю! – почти испуганно вскликнул полковник.

– И не нужно! – с новым смехом возразила барышня. – Вы сами говорите, что я всеведущая… Всемогущая – нет, далеко нет! – вздохнула. – Но… но совет, – договорила она после минутного перерыва, – всегда могу дать, и хороший…

Брови Анисьева сдвинулись; он недоверчиво поднял на нее глаза.

– Например? – проронил он.

Она как бы на миг заколебалась…

– Сказать?

– Прошу!

– И… и не рассердитесь?

– Смею ли? – проговорил он учтиво.

– А если скажу, – послушаетесь?

– Смотря по тому… – уклончиво сказал он.

Ольга Елпидифоровна окинула кругом себя беглым взглядом, наклонилась к нему и прошептала:

– Здесь вы ничего не сделаете!..

Анисьев не ожидал этого так прямо, так решительно… «За кого она?» – пронесся у него в голове вопрос…

Она будто тотчас же сообразила говорившее в нем сомнение:

– Надо, чтоб они в Петербург переехали, – поспешила она досказать… – Но как это сделать?..

– В Петербург? – повторил безотчетно Анисьев, пристально глядя ей в лицо.

– Ах, Боже мой, – воскликнула она, – вы, может быть, думаете, что я нарочно… Ну, как же это вас уверить!.. Поверьте хоть тому, что сама я так и рвусь в Петербург.

– А! А разве и вы?..

– Да, меня берет княгиня…

– Вы очень дружны… с княжной… Еленой Михайловной? – с расстановкой вымолвил флигель-адъютант.