Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич
Четверть века назад. Книга 1 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Годовой траур ее по мужу недавно истек. Она все время его провела в своем Дарьине, в ста верстах от Москвы, и в первый раз сегодня появлялась в обществе. Она была одета очень просто, по-утреннему: в летнем, небеленого холста платье, убранном лентами модного тогда цвета mauve13, и с такими же лентами на маленьком кружевном чепце, приколотом над самою косой.
– Еще раз, милый князь, – говорила она сидевшему по другую ее сторону князю Лариону, – как я рада вас видеть! Когда это вы оставили Петербург? Два года тому назад?.. Два года! – повторила она, и неуловимое что-то пробежало по ее лицу. – И встречаемся сегодня здесь, в тихой пристани, comme deux ermites, ayant renoncé à Satan, à ses pompes et à ses oeuvres14? – промолвила она с невеселым смехом.
– Мне давно пора, – улыбнулся также невесело и князь, – но вы…
– Я? Мне тридцать шесть! F, i, fi, c’est fini15! К тому же там… Я никогда туда не вернусь! – поспешила она досказать, как бы считая лишним распространяться.
– Не шутя?
Она закачала головой:
– Никогда!
И странно зазвучало в устах ее это восклицание. В нем сказывалось как будто бесповоротное и мучительное «прости» этой исчезающей молодости, и горькая насмешка ее былым очарованиям, и не итеякнувшая жажда чего-то нового, иного, еще не изведанного ею…
– А все же из «тихой пристани» куда-нибудь да сбираетесь искать новых бурь? – спросил ее участливо и шутливо князь Ларион. – В какие же страны?
Она повела плечом:
– Chi lo sá!..[39] Во всяком случае туда, где солнце дольше греет и где дышать легче, – примолвила она, осветив его горячим светом своих умных, говоривших глаз. – Et vous, milord Walpole16? – спросила она, в свою очередь, давая ему кличку, под которой он значился в иных петербургских салонах.
Появление Лины избавило его от скучного, чтобы не сказать тяжелого для него ответа… Бедная девушка едва успела оправиться. Благодаря Ольге Елпидифоровне, быстро увлекавшей ее за собою по лестницам и коридорам, легкий румянец вернулся на ее щеки, исчезли следы слез…
– Madame la comtesse, voici ma fille que je me fais un honneur de vous présenter17! – с пафосом возгласила княгиня Аглая, которую князь «Лоло», счастливый супруг княгини Додо, потешал до сего какою-то нескончаемою московскою сплетней.
Все поднялось в гостиной…
Графиня Воротынцева живо обернулась на своем кресле, увидала Лину и также быстро протянула ей обе руки. Лина поспешила к ней…
– Знаете ли, что я вас уже люблю! – говорила ей гостья своим обаятельным голосом, ласково, почти нежно глядя ей в лицо и не выпуская ее рук.
– А вас, графиня, вы знаете, вас «не любить невозможно»18! – отвечала благодарно княжна двумя словами из известного стихотворения, вдохновленного этою прелестною женщиной, – одного из любимых стихотворений Гундурова.
Графиня весело замигала, продолжая любоваться ею:
– Non, vraiment, vous êtes charmante19!.. Садитесь подле меня, – она со свойственною ей живостью откатила свое кресло назад и указала ей стул подле себя, – поговорим!.. И прошу нам не мешать! – замахала она Карноуховым, отцу и сыну, направлявшимся к Лине с целью поздравления с днем рождения, между тем как Додо с места посылала ей ручкой в тех же целях приветственно-сердечные по намерению, но кисло-печальные по исполнению поцелуи. – Она знает, что вы имеете ей сказать, и благодарит вас de confiance20…
Папаша с сыном расшаркались издали, смеясь, и отошли: папаша – к кому-то из соседей, сынок – к Ольге Елпидифоровне, усевшейся за роялем, откуда она могла свободно и незаметно изучать каждое движение и каждую складку «неподражаемой петербургской grande dame», как выражалась она о ней мысленно.
– Розалинда мечты моей, мой вам привет и поклонение! – произнес, обращаясь к Ольге Елпидифоровне, нараспев маленький и тощий Толя, топырясь на высоких каблуках, которыми он молодцевато прихлопнул один о другой, раскланиваясь пред барышней.
– Ах Боже мой, – засмеялась она, – с каких это пор я ваша Розалинда какая-то?
– Ныне, присно и во веки волков! – ответил Толя.
– Что такое?
– Не обращайте внимания! Это легкая побежка в цветник шекспировского остроумия. Я теперь брежу Шекспиром! Я утопаю в спирте – разумей: духе – бессмертного Шекспира. Читали вы его «Love’s labours lost»21, о Розалинда?
– Какое это вы старье сейчас пели? – перебила его Ольга. – Могли бы подновить репертуар…
И она принялась снова изучать «петербургскую графиню».
– Вот уж прелесть женщина, можно сказать! – восхищалась она громко. – Надеюсь, что вы от нее без ума, как и я?
Толя приложил правую руку к левому боку и отпустил стихами:
На небе много звезд прелестных22,
Альдебаран и Вега есть, —
Кого-то меж сестер небесных
Укажет сердце предпочесть?
– Это вы, кажется, у Пушкина украли? – спросила его барышня через плечо.
– У гениального, в некотором роде, буржуа, Александра Сергеева? Могим-с! Прикажете у самой туманной Дианы нос откусить? Тоже всегда, конечно, с моим удовольствием…
– Послушайте, Анатолий Алексеич, вы мне надоели, – сказала Ольга, – je n’aime pas се ton23! – примолвила она так, как в ее воображении должна была бы сказать это на ее месте «она, эта петербургская царица». Вы скажите лучше: знаете ли вы графа Анисьева?
– Жоржа?
– Да, кажется, его Жоржем зовут.
– Он мой друг! – возгласил безбородый студент. – А вы к чему спросили, убийственноокая Розалинда?
– Я с ним познакомилась.
– Где?
– Здесь.
– Как здесь? – вскрикнул он.
– Да, он вчера приехал.
И смышленая особа лукаво воззрилась на юношу. Она из прошлогодних откровенностей ей Женни очень хорошо понимала, что приезд теперь Анисьева в Сицкое «нож вострый» для Карнауховых, которых она в душе терпеть не могла, и ликовала про себя.
Толя вытянул длинное лицо, просунул даже между губ кончик своего языка и повел глазами в сторону, где сидела его мать. Она, ничего, видимо, еще не зная об Анисьеве, расточала свои любезности и, очевидно, насчет ее дочери хозяйке дома, подле которой уселась она. Женни, бывшая тут же в гостиной, степенно разговаривала со старичком, армейским генералом, бригада которого расположена в окрестностях Сицкого.
– А где же он скрывается, коварный мой, но сердцу милый друг? – обратился студент к барышне, уже успев наладить себя на прежний шутовской пошиб.
– Не знаю. Он завтракал с нами, потом исчез. Я сама удивляюсь…
– Позвольте же мне, о Розалинда безумной мечты, направить к нему крылья воздружества и подошвы нетерпения!
– Ах, сделайте милость! Ступайте, ступайте и приводите его скорей сюда!
Он прошел мимо сестры, кинул ей многозначительный взгляд, на что она, поняв, отвечала ему движением губ:
