Земля под снегом - Эндрю Миллер

– Чушь собачья, – сказал Билл, хотя на него подействовало.

Он пошел к стойке за добавкой.

– Вы который? – спросил бармен. – Розенкранц или Гильденстерн?

Напитки тут стоили дорого. Билл ждал сдачу, но ее не было. Ставя питье на стол, он посмотрел на брата сверху вниз – волосы у него на макушке редели. Билл почувствовал укол в сердце, как будто увидел смерть. В семнадцать Чарли был миловидным юношей; в сорок он будет лысым вариантом их матери. Билл уселся. Подняли стаканы.

– У тебя есть фото жены? – спросил Чарли.

– Нет.

– Как тебе такое? – спросил Чарли.

Он показал подбородком на двоих мужчин, танцевавших друг с другом под музыкальный автомат. Билл смотрел на них: медленный вальс, один мужчина средних лет, другой помоложе. И это приводило на ум самодеятельное шоу в британских войсках во время войны или представление в немецком лагере для военнопленных Шталаг Люфт номер такой-то, которое давалось, чтобы отвлечь охрану от рытья подкопа. Но было в этом и что-то безыскусное, как в простом танце влюбленной пары.

Доктор Парри, – сказал Эрик в трубку. Он только-только вернулся. Телефонный звонок напугал его, словно во сне раздалась сирена. Он слегка пыхтел, стоя у лестницы в пальто.

Это был отец Айрин.

– Здравствуйте, Эрик. Мы ждали Айрин вчера вечером, но она не приехала.

– Не приехала?

– Нет.

– И не звонила?

– Нет.

Пауза. Вероятно, в комнате и мать Айрин. Вероятно, смотрит на мужа во все глаза. А ему, вероятно, ненавистна каждая секунда этого разговора. Скорее всего, он озабочен, зол.

– С поездами сейчас черт знает что, – сказал Эрик.

– Да.

– Я думал, она у вас.

– Нет. Не появлялась.

– И не звонила?

– Нет.

– Понимаю, – сказал Эрик. От смятения его бросило в жар. – Я убежден, что она позвонит. Либо вам, либо мне.

– Да. Должна кому-нибудь дать о себе знать.

– Будем держать друг друга в курсе, – сказал Эрик. – Если сюда позвонит, я позвоню вам.

– Хорошо.

– Некоторые телефонные линии могут быть повреждены. Лед.

– Да. Возможно.

– Она могла где-нибудь задержаться по пути. Чтобы переждать плохую погоду.

– Думаете?

– Я позвоню в любом случае, – сказал Эрик. – И если будет звонок от нее, и если не будет.

– Спасибо.

– И, если она позвонит, я попрошу ее позвонить вам.

– Сделайте одолжение.

– Конечно.

– Тогда прощаемся.

– Да. До свидания.

Эрик положил трубку. Его беременная жена лежит в снегу. Снег сыплется в ее открытые глаза, снег хоронит ее. Или она решила не рисковать? Решила обойтись без лотереи поездов, услышала на станции, что доехать невозможно, и надумала укрыться в более удобном месте – тут, под боком? Он поднялся по лестнице в ванную и выглянул в окно. Свет в темноте – слабый, как звезда, дрожащий, как звезда. Спустился обратно. Нужно выпить. Пришло в голову выражение – «взять себя в руки». Что это значит? И как это осуществить? Его слегка удивило, что он все еще в пальто. Бывают времена, когда тело просто таскается за тобой, как пес или младший братец. Он взял сигареты, взял бутыль с водкой, которую оставила эта глупая сучка, и пошел в гараж. Сел в машину. Представил себе, что едет, что по ветровому стеклу бегут звезды. Сказал вслух: «Неделю назад я был счастлив». Спустя полминуты добавил: «Нет, не был». Кивнул и сделал глоток из горлышка бутыли.

Дети были уложены. Воспитательница подоткнула им одеяла. Почитала им на ночь своим надоевшим голосом. Все это Айрин слышала – их ходьбу, перекрикивание, унимающее «тсс», открывающиеся и закрывающиеся двери. Когда воспитательница вошла к ней, она притворилась спящей. Лежала на боку лицом к окнам, слушала, как она приближается, подволакивая ноги, чувствовала идущий от нее запах (похоже на детский бальзам «Викс» – может быть, втирала в грудь ребенка). Потом стало слышно, как она уходит, утихающие шлепки подошв по лестнице. Подождала, по ощущению, с полчаса и выскользнула из кровати. Ощупью добралась до двери. В коридоре было темно, но опять ей подсказала путь вода в старых трубах. Дверь ванной, ванная, затем полминуты она шарила по стене в поисках выключателя. Дверь не запиралась. Ну и пусть. Она выбрала среднюю ванну. Есть еще горячая вода, или дети всю ее извели? Есть, есть, там в подвале какая-то старая печь топится, небось, горами угля, поленьев. Или просто там останки пассажиров поезда, троих мужчин из ее купе, трубка, котелки, газета и прочее, все это вздымается в розовом сердце пламени, трепещет, а затем оседает пеплом…

Она пустила холодную воду, водила рукой, смешивая с горячей, вода качалась в серой эмали. Быстро разделась, повесила ночнушку на один из крючков, дубленку парой крючков дальше. Опустилась в воду сквозь пар. Сделала бы горячéй, будь она сама по себе. Правда ли, что от горячей ванны бывает выкидыш? Горячая ванна плюс джин – и готово. Скорее всего, неправда, подумала она, из тех заблуждений, что Эрик поднимает на смех. Но что мешает девушке попытаться?

Помылась с белым, резко пахнущим мылом. Наконец-то она согрелась. Теплая вода разбудила младенца. Он крутанулся внизу живота, – пяточка размером с розовый бутон. «Маленький путник», – сказала она и заплакала. Когда-нибудь, гуляя с ним вдвоем, она объяснит, расскажет. Это будет их шутка.

Откинулась назад, положила голову на подушку потемневших зимой волос. Позволила векам опуститься. Она была… в самолете, трансатлантический рейс британской авиакомпании, стюардесса в белых перчатках, похожая на Грейс, княгиню Монако, наклоняется к ней с вопросом, нужно ли ей что-нибудь. (Мои перчатки? Наденьте, пока они теплые. У вас тоже маленькие руки.)

Дверь позади нее открылась. Она лежала в полной неподвижности, только веки дернулись вверх. Готовилась услышать воспитательницу, получить нагоняй – но показался мальчик лет девяти-десяти в пижаме со звездами и ракетами. Он приостановился. До этого крепко спал, может быть, видел сон. Что он сейчас почуял? Он поднял руку, описал ею изящную дугу, расчищая перед собой воздух. Потом взялся за латунную дверную ручку ближайшего туалета, вошел, дверь оставил открытой, спустил пижамные штанишки до колен, помочился, подтянул штанишки и вышел, бормоча себе под нос какое-то заклинание от того неожиданного, что ему почуялось в ванной; его слова, которых невозможно было разобрать, казались пурпурными пятнышками фиалок под слоем снега.

В столовой, где четыре обогревателя разных типов, чадя и мерцая, боролись с холодом, которым тянуло от не застеленного ковром пола к коленям и выше, Билл и его родные собрались для вечерней трапезы. И