Земля под снегом - Эндрю Миллер

– Вот и хорошо, золотце, – сказала воспитательница. – Очищаем тарелку. Ничего не оставляем, всё в рот.

Чай был с легким пенистым меловым налетом. Выпила. Десерт – консервированная груша в сладком соусе, это ей понравилось больше всего. Поднос забрали. Когда осталась одна, поискала свою одежду и нашла ее (но не обувь) в гардеробе между двумя окнами. Накинула дубленку и выбралась в коридор. Миновала верх лестницы. Подходила к дверям и осторожно их открывала. Подобно лозоходцам, она пыталась уловить признаки воды; услыхав шипение подтекающего бачка, обнаружила ванную с тремя ваннами и шестью умывальниками. За дверьми с латунными ручками – три туалета (в учреждении всегда надо говорить: туалет). Выбрала крайний, с узеньким окошком. Посидела в тишине, в холоде; кисти рук, будто цветы в вечерних сумерках, испускали свой собственный свет.

Когда вышла, ей захотелось к зеркалу, но его не было. Открыла краны над умывальником. Из одного ледяная вода, из другого сначала теплая, а затем залпы пара и выплески кипятка, которые разбивались, как стекло, о потрескавшийся фаянс. Вымыла лицо, вытерла одним из грубых маленьких полотенец. На крашеной полке над умывальниками стояли меламиновые кружки, из них торчали детские зубные щетки. Как, интересно знать, ребенок находит здесь свою кружку? Выбрала одну из щеток, почистила зубы и поставила щетку обратно точно так же, как она стояла.

Теперь назад в спальню. На оконных стеклах лежал последний свет дня. Забралась в кровать, не снимая дубленки. Голова отяжелела, от усталости накатывало какое-то безрассудство. То, что добавили в чай, складывало ее, словно постельную ткань. (Хлоралгидрат? Откуда-то всплыло это название.) Она, думалось ей, нуждается в помощи, в выручке, но трудно было понять, что это может значить. Самое меньшее – надо позвонить по телефону, хотя, пожалуй, не так уж это и срочно. Снег многое переменил. В окружающем мире все стало по-новому, люди это поняли.

Она лежала на спине, потом перекрутилась на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Детская кровать была ей мала – захватчице, чужачке. Она пыталась собрать свое «я» воедино, но искомое «я» было стаей рыб, плывущей гораздо глубже нее. Приблизишься – и оно рассеется на тысячу уносящихся стремглав частей…

Вчерашнее, позавчерашнее, недельной, годичной давности – все надо было обдумать. С чего начать? Она обманута, но истоки обмана были не так ясны, как следовало бы. Она не могла понять, почему не испытывает ненависти к Элисон Райли, и неясно было, есть ли доля правды в том, что люди получают по заслугам; хотя, разумеется, верить в такое – сущий ужас, что-то в ней отказывалось верить категорически. Не снять ли кольца? (Но как она в свое время желала их надеть!) Ей представилось, как она швыряет их в снег, как они, проблеснув в воздухе, зарываются в темень маленьких снежных колодцев. Для рук было бы облегчение. А для жизни? Она вздохнула, словно чья-нибудь бабушка. Зубы ныли от холода, постельное белье пахло щелоком. Холод и тишина вычищали ее, отсеивали лишнее. Свобода, подумалось, неуютная вещь. Она будет как эта комната. Ничего домашнего от нее не жди – по крайней мере домашнего в знакомом тебе смысле.

Владелица клуба стояла у ближнего к двери конца стойки и приветствовала входящих, а выкатывающихся наружу (один марш лестницы вниз – и ты на улице) напутствовала: пока-пока, голубки́ мои!

Размером заведение было небольшое, колорит – скорее темный. Малозаметное окно в одном конце, вязкий тускнеющий книзу потолочный свет. Разглядишь лица пьющих – станет очевидно, что здоровых тут почти никого. Кто помоложе, мужчины и женщины, казалось, ну год-два еще будут в порядке. Хоть восхищайся такой растратой.

Они выбрали маленький круглый столик у стенки. Его только что освободили, и кто-то оставил на нем личико из лимонной дольки и двух бутылочных крышек. Чарли добыл питье. Он пришел с четырьмя, как он выразился, «большими джинами». С четырьмя, чтобы можно было некоторое время не ходить к стойке. Бармен тут нередко грубил. У него были любимчики. Чарли в их число явно не входил.

Братья подняли стаканы с джином. С первым «большим» Чарли разделался одним глотком. Вытер губы.

– Мы должны помочь папе, – сказал он.

– С папой ничего страшного, – сказал Билл.

– Откуда ты знаешь?

– Он нормально выглядит.

– Нет, ненормально.

– Ну и что с ним не так?

Чарли пожал плечами.

– Стареет, вот и все, – сказал Билл.

– Мы не знаем, какого он возраста.

– Да, – подтвердил Билл. – Не знаем.

– Я ему помочь не смогу, – сказал Чарли.

– Почему?

– Я не тот человек.

– А я тот?

– Ты – конечно.

Билл убрал из мордочки на столе одну бутылочную крышку, затем вернул на место. Забавно, как безупречно составляется личико из двух крышек и лимонной дольки.

– Ведь ты, а не я, здесь остался, – сказал Билл. – Ты с ним работаешь.

– Он разговаривает сам с собой, – сказал Чарли. – Не по-английски.

– И что?

– Раньше этого не было.

– Может быть, просто мы не слышали.

– Я не потому остался, что мне нравится, – сказал Чарли.

– Так отселись, – сказал Билл. – Займи чудесную комнату, в которой мы побывали.

– Ты приехал, мне думается, чтобы его обобрать, – сказал Чарли.

– Нашего старикана, – сказал Билл. – Нашего падре.

Он хмурился, глядя на маслянистую поверхность джина.

– От чего он бежал, – сказал Чарли, – нашло-таки его. Выследило. Забралось в дом. Ходит за ним туда-сюда.

– Как оно выглядит? – спросил Билл.

– Не знаю, – сказал Чарли. – Может быть, оно выглядит как ты.

Засмеялись.

– Мне за все прикажешь отвечать? – спросил Билл. Прозвучало как нешуточный вопрос.

– Послушай, что я тебе скажу.

– Слушаю.

– Мне было откровение. Тут, в клубе. В сортире, честно сказать. – Чарли стал искать сигареты. – В машине, что ли, оставил?

– Без понятия.

– У тебя есть?

Билл покачал головой.

– Почему-то в здешнем баре продают только «житан».

– Откровение, – напомнил Билл. – В сортире.

– Что папа приехал сюда, в эту страну, чтобы сотворить тебя. А цель сотворения была в том, что ты его возненавидишь. Неплохо, да?

– Ненависти у меня к нему нет.

– Английский джентльмен, образованный. Человек со вкусом. Человек, который его стыдится.

– Мне не нравится то, что он делает, если ты об этом. Мне не нравится то, что делаешь ты.

– Сноб. Либеральный сноб. Немножечко левоватый. Но прежде всего сноб.

– А ты? Ты-то кто, Чарли? Бизнесмен? Никакой ты не бизнесмен. Ты даже на гангстера не тянешь.

– Я заглядываю в грядущее, – сказал Чарли.

– Знаю, – сказал Билл. – Оно пурпурного цвета.

– Оно наполнено такими людьми, как я.

– Сомневаюсь.

– О