Хорошая женщина - Луис Бромфильд

скопилась небольшая кучка снега. Подойдя к кровати, он с минуту постоял, глядя на Филиппа, затем тихо и осторожно приподнял его, вытащил одеяло и прикрыл им Филиппа, заботливо подоткнув со всех сторон. Потом улегся на самый краешек кровати, стараясь не потревожить Филиппа. Все это было сделано с нежностью рослого, неуклюжего отца, лелеющего хрупкого ребенка.

5

Когда утром Филипп проснулся, Крыленко уже не было в комнате. Филипп вышел на безлюдную улицу и направился к навесу, где стачечникам и их семьям раздавалось горячее кофе. Он стоял среди них с чашкой кофе в руках, испытывая удовлетворение от сознания, что находится в лишенном всех условных наслоений мире, в мире, где существуют только самые примитивные потребности. Он вынул карандаш и на клочке газеты стал набрасывать окружающую сцену — женщину, поившую троих детей из какой-то несуразной чашки, огромного бородатого словака с высохшей, чахоточной женой, ребенка, закутанного в лохмотья, бледную, дрожащую от холода девушку с личиком мадонны. Нарисовал это Филипп несколькими скупыми штрихами, но вышло красноречиво и сильно. Никогда рука его так уверенно и смело не владела карандашом. Он сразу почувствовал, что этот набросок — лучшее из всего, до сих пор созданного им. Ему удалось схватить безысходное отчаяние и вместе с тем упрямое мужество этих несчастных, молчастрадающих среди враждебного, чуждого им народа. Разглядывая свой рисунок, Филипп заметил, что набросал его по злой иронии судьбы как-раз на столбцах статьи, громящей забастовщиков. Начало ее было оторвано. «… священное право собственности, — читал Филипп, — должно быть ограждено от посягательств этих животных в образе человеческом, зараженных ядом социализма и анархии и подрывающих краеугольные основы нашей великой, свободной и славной республики. С этими презренными негодяями нужно без всякого снисхождения поступить так, как они того заслуживают, — как с дикими зверями, разрушающими наши священнейшие установления и наше богом данное благосостояние».

Под статьей красовалась подпись жирным шрифтом: МОЗЕС СЛЭД. «Он ничем не рискует в данном случае», подумал Филипп: рабочие были иностранцами и не имели избирательных прав.

Чья-то рука легла Филиппу на плечо, и раздался голос Крыленко:

— Дайте мне эту штуку. Я ее использую, — я знаю, где ей место.

Ни слова не говоря, Филипп вручил набросок Крыленко.

Выйдя из-под навеса, Филипп пошел по улице, полной теперь народа. По обеим сторонам лежали груды жалкого домашнего скарба. Миновав салун Хенесси, он пересек железнодорожные пути и вышел на территорию заводов. Здесь попрежнему стояла тишина. Даже трамваи не ходили с тех пор, как градом камней были выбиты стекла в одном из вагонов. Пройдя заводы, Филипп подошел к высокой железной ограде, окружавшей парк замка Шэнов, и, войдя в ворота, направился по аллее, обсаженной мертвыми и умирающими елями, к венчавшему холм зданию. Безмолвие царило в парке. Сквозь пелену снега виднелись зубцы крыши и готические окна огромного особняка. Высокие остроконечные кедры, давшие всему поместью ныне давно забытое имя — «Холм с кипарисами», — меланхолично маячили на сером фоне неба.

Обогнув замок, Филипп увидел конюшню. Перед дверью старый негр подметал снег. Он не заметил приближения Филиппа, так как был туг на ухо, а снег заглушал звук шагов. Только когда Филипп сказал: «Доброе утро», он повернул голову и прошамкал, осклабясь:

— Вы, наверное, мистер Даунс?

— Да.

— Ваша комната готова, сэр.

Бормоча что-то себе под нос, старик пошел вперед, указывая дорогу. На верхней ступеньке лестницы он обернулся:

— Знай я, что вы придете, я бы протопил печку.

Комната была чисто выметена и прибрана. В углу стояли вещи, перенесенные Мэри Конингэм от Крыленко. При виде их, Филипп взволновался, как-будто частица Мэри еще лежала на них. Увидеться с нею он хотел больше всего на свете. Он стоял, глядя в окно, и думал о Мэри. Только Мэри, он был уверен, может заставить его забыть ту отвратительную сцену в аспидно-сером доме. Окно выходило на территорию заводов, которые стояли у подошвы холма, холодные, безлюдные и безмолвные. Только в отдаленной секции «К» над трубами курился дымок. Да, он непременно напишет вид, открывающийся из этого окна, постарается передать всю безотрадность и тоску его серых, белесых и тускло-голубых тонов, едва тронутых розоватым отсветом. Таким, вероятно, были бы ад, если бы пламя в нем вдруг погасло, оставив чуть тлеющие уголья. Но сперва он должен увидеть Мэри, должен встретиться с нею во что бы то ни стало! Так не может продолжаться. Это немыслимо, невыносимо!

Нужно, однако, вернуться, наконец, в аспидно-серый дом.

— Я вскоре приду сюда опять, — сказал Филипп, обращаясь к старику-негру. И затем прибавил: — Как здоровье миссис Шэн?

— Ей не лучше, сэр. Она помирает, никак ее не спасти. — Вдруг черное лицо осветилось радостной улыбкой. — Мисс Лили вернулась. Приехала вчера вечером.

— Да?

— Вы, может, незнакомы с мисс Лили?

— Нет… Много лет назад я мельком видел ее в городе.

— Так вы, значит, не знаете, какая она собой… Старая миссис может теперь помереть спокойно. Она просто не могла отправиться, не повидав мисс Лили.

Филипп почти не слушал старика. Он был занят своими горестями, а Лили Шэн принадлежала к другому, бесконечно далекому миру. Когда он мальчиком видел ее проезжающей в коляске по Парк-авеню, ему не пришло в голову, что он когда-нибудь может приблизиться к ней. Было в ней что-то яркое и смелое, выделявшее ее из толпы. От нее исходили, к тому же, влекущие чары женщины, которая, как шопотом передавалось из уст в уста, родила внебрачного ребенка и затем не пожелала стать женой его отца. Как могла такая Лили Шэн соприкоснуться с миром Эльмера, Наоми, Эммы, тети Мабель? Нет, для тебя, Филипп, она не существует…

6

Когда Филипп, наконец, добрался до дому, его приветствовал у входа не кто иной, как сам преподобный Кэстор. Филипп хотел было уклониться от этой встречи, но священник проходил по дорожке палисадника как-раз в ту минуту, когда он свернул на нее.

— Очень рад вас видеть, мой сын, — с улыбкой заговорил Кэстор. — Мы сильно беспокоились, думали, что вы, пожалуй, не вернетесь.

— От меня не так легко отделаться, — усмехнулся Филипп.

Преподобный Кэстор откашлялся.

— О, что вы, сын мой, мы вовсе не хотели от вас отделаться, — нервно запротестовал он и почему-то прибавил: — Я зашел на минутку проведать вашу супругу… и близнецов. Вы должны гордиться, мой сын, двумя такими чудесными малютками… двумя! По большей части люди благодарят бога и за одного ребенка.

— Я тоже был бы благодарен.

— Вы хотите сказать, что не рады тому, что вам послал господь?

— Что вы, конечно, нет… Я только