Хорошая женщина - Луис Бромфильд

— Вы мне ответите за свои слова! Берегитесь, старая лицемерка!

Как на пружинах, повернулась Эмма к Филиппу:

— Ты слышишь, как она меня назвала?

И Наоми, словно эхо, прокричала:

— Ты слышал, каким именем она меня обозвала?

Мабель в ужасе вращала глупыми глазками и старалась унять вопли Джимми. Филипп даже не обернулся.

— Если б мне не приходилось все делать одной!.. — кричала Наоми, — если б у меня был настоящий муж!

Эмма прервала ее:

— Я тоже ходила за ребенком и делала одна всю работу, но никогда не жаловалась.

— У вас не было близнецов… Иногда у меня так ломит спину, что нет сил терпеть. О, если б у меня был настоящий муж, я бы давно ушла из этого ужасного дома!

— Филипп, Филипп… — снова обратилась Эмма к сыну.

Но Филипп исчез. С непокрытой головой, без пальто, бежал он сквозь снег, медленно и мягко, как гагачий пух, падавший с неба.

3

Филипп перестал бежать, только окончательно выбившись из сил. Сам не понимая почему, он бежал по направлению к заводам и очнулся, со страшной болью пониже сердца, сидя на ступеньках крыльца похоронного бюро Мак-Тэвиша. Почти совсем стемнело, погода была холодная и безветренная. Филипп чувствовал, как тело его постепенно стынет и холод забирается все глубже и глубже. Он знал, что простуда для него равносильна смерти, и вдруг страстное желание жить во что бы то ни стало овладело им. Как-будто та отвратительная сцена навсегда разорвала нити, связывавшие его с матерью и Наоми. Они, казалось ему, принадлежат к другому миру, в котором он не играл никакой роли, к миру странному, ужасному и фантастическому. Даже близнецы, казалось, были не его детьми, но существами, рожденными теми двумя женщинами.

И, сидя на крыльце Мак-Тэвиша под мягко падавшим снегом, он твердо решил итти своим путем. Он не мог покинуть Наоми и детей на произвол судьбы, но мог сказать, что должен покончить с нею раз навсегда. И как-то вдруг он увидел, до чего запутан клубок их отношений, и понял, что она виновата не больше, чем он, что страдает она не меньше его и что, вероятно, в конце концов, она будет страдать сильнее, ибо, признался он себе с каким-то отвращением, — она действительно любит его душой и телом.

Стряхнув с себя снег, Филипп поднялся на ноги и нажал дверную ручку. Мак-Тэвиш в одиночестве сидел у печки. При звуке повернувшейся ручки, он поднял голову и осклабился.

— Здравствуйте, Филипп, — начал он и быстро прибавил: — Какого чорта вы бегаете по улицам без пальто и шляпы?

Филипп улыбнулся. Улыбка причинила ему боль, точно лицо замерзло от холода.

— Я торопился уйти… Может быть, вы одолжите мне пальто и шляпу?

Мак-Тэвиш встал, потянулся и зевнул, пристально глядя на Филиппа.

— Выгнали?

— Да, — спокойно ответил тот. — Выгнали.

Он знал, что Мак-Тэвиш его поймет, вспомнив, как гробовщик однажды сказал: «Я отлично знаю вашу мамашу, — я был с ней знаком еще до вашего появления на свет».

— Вот, — Мак-Тэвиш налил стакан виски, — на-те, выпейте. Сейчас принесу вам пальто.

Он вышел в помещение, куда обыкновенно складывались трупы, ожидающие погребения, и через несколько секунд вернулся с пальто и шляпой в руках.

— Вот, — сказал он, — это, вероятно, подойдет. Мое пальто не по вас, — вы бы в нем утонули. А это вам, пожалуй, впору. Принадлежало оно Джиму Бэкстеру. Его на прошлой неделе переехал поезд, когда он шел домой мертвецки пьяным. Жена его так и не пришла за вещами. Думаю, что там, где он теперь, пальто не требуется. — Мак-Тэвиш взял Филиппа за запястье и нащупал пульс. — Чувствуете себя лучше? Сердце, как-будто, работает хорошо.

— Я всегда был здоров, как бык.

— Ну, а болезнь? Она скажется, будьте уверены. — Мак-Тэвиш помолчал, потом спросил: — Может быть, вам неприятно носить платье покойника?

— Нет, мистер Мак-Тэвиш, мне все равно… — (Что угодно, только не возвращаться в аспидно-серый дом!) — У меня к вам большая просьба. Пошлите, пожалуйста, кого-нибудь сказать, что сегодня я домой не приду.

Улыбка осветила широкую физиономию Мак-Тэвиша.

— С удовольствием… Я схожу сам… И, после паузы, он прибавил: — А где вы переночуете?

— Право, не знаю… Где придется… — Филипп встал и облачился в пальто и шляпу Джима Бэкстера. — Пойду в Низину.

— Ваши друзья заварили там хорошую кашу.

— Да… Потому-то я хочу туда сходить. Они, наверное, думают, что я умер.

— Нет, этого они не думают. Ваш приятель… как его? Крыленко, что ли?.. справлялся о вас и Мэри Конингэм тоже… она спрашивала о вас почти каждый день. — Вероятно, он заметил, как радостно блеснули глаза Филиппа, потому что прибавил, отвернувшись к окну: — Славная она девушка… то-есть женщина. И смелая, к тому же.

— Да, — сказал Филипп.

— Такую жену можно пожелать всякому. Таких, как она, немного.

— Да.

Наступило долгое молчание. Его прервал Мак-Тэвиш.

— Им не победить, — задумчиво сказал он, — все против них. Стачке наступит конец месяца через два, и многих из них на десять миль не подпустят к воротам заводов. — Филипп молчал, засунув руки в карман пальто Джима Бэкстера. — Слишком они рано начали. Мало у них еще сил. Когда-нибудь они победят, но время еще не приспело.

Филипп пристально посмотрел на Мак-Тэвиша.

— Я на их стороне. Я знаю, как им живется. Никто этого не знает, кроме Ирены Шэн и Мэри Конингэм.

Филипп круто повернулся, поблагодарил Мак-Тэвиша и вышел. Гробовщик помешал в печке кочергой и уставился на вспыхнувшее пламя. «Чем я не старуха? — думал он. — Чего ради я суюсь не в свои дела? Ведь целому полку солдат не одолеть Эммы».

4

Перед Филиппом лежала холодная и мертвая Низина. Исчезли языки пламени, умолк обычный гул, лязг, грохот. Над заводами стояла тишина, нарушаемая только свистками и пыхтением паровозов, снующих взад и вперед по блестящей стали рельс. Мягко падали хлопья снега. Но улицы кишели народом, повсюду собирались кучки людей. На мосту небольшая толпа сгрудилась вокруг оратора. На трех языках призывал он не падать духом. Окна салуна Хенесси бросали четырехугольники света на белый снег — действительно, белый, потому что угольная пыль больше не сыпалась с неба. Салун был переполнен. Время от времени мертвецки пьяный славянин вываливался из дверей на улицу. Филипп понял, что хотел сказать Мак-Тэвиш. Да, мало у них сил. Они так слабы, что один Хенесси может справиться с ними. Он один больше помогает владельцам заводов, чем все импортированные штрейкбрехеры, вместе взятые.

Филипп