Земля под снегом - Эндрю Миллер

– И что она?

– Пришла с коробкой яиц.

– Что ей было нужно?

– Ничего.

– Что-нибудь наверняка было нужно. Сколько она взяла за яйца?

Ей был знаком этот поворот. Означало: я вырос там, где цены имели значение. Если в ближайшем магазине дорого, шли в следующий. Одежду покупали на рынке. Носки-чулки штопали. Воротники перелицовывали. Постельное белье ремонтировали. Не роскошествовали. При всем том она предполагала, что это было так только в его раннем детстве, а потом они с отцом вполне благополучно жили в симпатичном доме в пригороде Бирмингема. В ее собственной семье, в доме, где тикали высокие напольные часы, где пахло пчелиным воском, за всем этим постоянно чувствовалась молчаливая тревога из-за денег.

– Яйца были в подарок, – сказала она.

– Который ты приняла.

– Просто яйца же.

– И теперь мы обязаны предложить что-то взамен. Ведь это так работает, нет? Не дай бог мне услышать, что ты их пригласила на этот проклятый День подарков.

– Они наши соседи, – сказала она.

– И?

– Соседей приглашают, разве не так?

– Ты хочешь сказать, что твоя мать бы пригласила. Честно говоря, – он взял новый курс, делая поправку, – не представляю себе, чтобы твоя мать пригласила фермершу на какое-нибудь свое мелкое празднество. Если пустила бы ее вообще, то с черного хода, который для торговцев.

– Она беременна, – сказала Айрин.

– Я знаю, – сказал он. – Я тебе об этом говорил.

– Приятно было побеседовать с женщиной.

Он кивнул.

– Ездил ты в больницу? – спросила она.

Он кивнул еще раз.

– Что-то неотложное?

– Ничего особенного. – Он поставил стакан на каминную полку и нашарил сигареты. – Ты ведь знаешь, кто у них там?

– В больнице?

– Да, в ней. В психушке.

Она покачала головой. Ждала. На нее напала странная нервозность.

– Отец твоей новой подруги.

– Риты?

– Именно.

– Он там работает?

– Лечится.

– Ее отец?

Он зажег сигарету и движением кисти отправил спичку в камин.

– Да. Ее отец.

– Пациент?

– Пациент, больной.

– Что с ним?

Он усмехнулся, делая вид, что находит вопрос забавным.

– Что, по-твоему?

– Но ты его знаешь? Видел его?

– Конечно.

– Он… очень нездоров?

– Ты хочешь знать, образцовый ли он псих? Каких показывают в телеспектаклях по сценариям людей, которые не знают ни шиша? Нет. Не такой.

– Она у него бывает?

– Понятия не имею.

– Какой ужас.

– А неизвестно. Он, может быть, счастлив до невозможности. Трехразовое питание, крыша над головой. Житуха.

– Он выйдет оттуда?

– Они все выйдут. Это новый план. Психушки освободить, пускай они живут в обществе. Прелесть будет. Она тебе, выходит, ничего не сказала.

Айрин покачала головой.

– Ну и о чем же вы беседовали?

Услышанное смутило ее; она не смогла сразу вспомнить, о чем. Да, о мужьях, конечно, но про это ему лучше не говорить.

– О фильмах, – сказала она.

– О фильмах? И что, черт возьми, она в них смыслит?

– Ты знаешь, она, похоже, очень даже в них смыслит.

Стол был накрыт на кухне. Лежали салфетки в серебряных кольцах. Она поставила свечу в терракотовом подсвечнике, который они купили в медовый месяц на Мальорке. Зажгла свечу, принесла из медленной духовки кастрюлю. Она приготовила «петуха в вине» по французскому рецепту. Свиных стейков в магазине не оказалось, но была курица, разделенная на четвертины. В прошлый раз ему понравилось, но тогда он был в совсем другом настроении. Когда она подала ему еду, он спросил, какое вино она использовала, и, услышав ответ, слегка поморщился.

– Не надо было такое хорошее? – спросила она.

– Могла кулинарное какое-нибудь взять.

Начали есть. Они были словно в одежде из дерева, едва способные в ней двигаться, от силы с дюжиной слов, самых бедных, в распоряжении у каждого. Она слегка побаивалась его – вернее, за него. У него было лицо человека, которого тянет на безрассудство. Она хотела бы крикнуть: «О, гляди!» и показать на что-нибудь – на падающую звезду, на стигматы, вдруг расцветшие на ее ладонях. Но они оба, склонив головы над отличной едой, только работали челюстями, как оголодавшие. Их тела были слепы и благодарны за подкрепление сил.

После ужина сидели в гостиной – Айрин на софе, Эрик в кожаном кресле с подголовником – и смотрели телевизор. Шел «Доктор Килдэр»[34]. Когда Эрик в первый раз это увидел, он то и дело фыркал и отпускал замечания, из-за чего весь фильм казался набором глупостей; впоследствии, однако, он смотрел уже молча, ему, очевидно, нравилось. Айрин тоже получала удовольствие. Она обнаружила, что не прочь смотреть самое разное, она быстро справилась с неловкостью из-за того, что просто сидит, не делает ничего полезного. Когда автофургон только привез им телевизор, первый месяц она всегда, садясь, открывала коробку с шитьем, но потом перестала так делать. Трудно было припомнить, как они до этого проводили время. Больше разговаривали? Больше читали? Раньше ложились в постель?

После «Килдэра» было шоу Бенни Хилла. Эту передачу они согласились не смотреть, но сегодня посмотрели-таки. Ухмыляющееся лицо, вытаращенные глаза. Пару раз ей делалось смешно, она почти находила что-то остроумным. В девять пятнадцать посмотрели новости. Главной темой был ночной лондонский смог. Показали медленно идущих людей, еле ползущие машины. Интервьюируемые говорили, что это хуже, чем отключение света или затемнение в войну.

Был сюжет об испытании британской водородной бомбы в Неваде. Власти подчеркивали, что это делается ради насущных военных нужд. Совершенствование взрывателя. Испытание подземное, так что никакого грибовидного облака. На предприятиях Форда трудовой конфликт не исчерпан. С обеих сторон страсти накалены. Завтра облачно, в меру прохладно, на севере и на западе небольшие дожди. К воскресенью похолодает.

Начали смотреть «Телетеатр», но через двадцать минут, после очередной сигареты, Эрик сказал, что идет спать. У лестницы приостановился, повернулся к Айрин и совсем другим голосом, отличным от нескольких, которые использовал в течение вечера (голосом актера за кулисами, уставшего, уже никого не представляющего), сказал:

– Ты не напрасно на меня тратишь свои кулинарные усилия?

– Нет, если тебе нравится, – ответила она.

Он кивнул и стал подниматься. Она смотрела дальше. Показывали какую-то комедию. Ей между тем слышно было, как он наверху идет по коридору в ванную. Ей бы, конечно, тоже подняться. Желала ведь. Томительно желала несколько часов назад. Пошла, однако, на кухню, оставив телевизор включенным. Заняться уборкой. Вылизать кухню безукоризненно. Особое внимание – поверхностям. Всюду протереть. На сушилке ничего не оставлять. Пол подмести. Накрыть стол для завтрака. Стереть все следы сегодняшнего вечера. Ее мать иногда заводила речь о распустехах. Распустеха – то, чем тебе нельзя становиться. Хорошая жена выжимает ткань, отполоскав