Земля под снегом - Эндрю Миллер

Еще ярдов сто – и единственная большая постройка, сохранившаяся более-менее в том же виде, в каком, вероятно, была в сорок пятом году: ангар для бомбардировщиков, этакий грандиозно увеличенный ниссеновский барак, способный вместить футбольное поле плюс изрядное число зрителей. Крыша – гигантский полуцилиндр, из которого сооружение состояло почти полностью, – подверглась погодным воздействиям, но в целом осталась малоповрежденной. Бетонный фасад с закрытыми стальными ржаво-синими воротами был возведен со странной основательностью для этого места, где все, казалось бы, должно было мыслиться как временное. К одному боку лепилась маленькая кирпичная пристройка с квадратной кирпичной трубой, из которой, как отверделый дым, торчала верхушка проросшего колючего деревца.

Он вошел через пристройку с ее краткой темнотой, с резким запахом отсыревшей кладки. В ангар свет проникал сквозь редкие прорехи и окна наверху, ниже он перемешивался в неподвижном воздухе и оседал на бетоне с причудливыми пятнами разлитого масла. Ему всегда нужна была минута-другая, чтобы привыкнуть к акустике. В ветреный день разнообразие стонов, хлопков и дребезжаний тут царило неимоверное, но сегодня если и дуло, то слабенько, и ангар издавал только низкое и почти неслышное гудение, словно от подземных кабелей.

Он прошел к тому месту пола, которое считал примерно серединой. Стоя там, медленно обернулся кругом. Кое-где виднелись брошенные остатки оборудования, невывезенный хлам. Обрывки цепей, стойки лесов, раскуроченный токарный станок. В дальнем углу – то, что осталось от пункта управления: деревянный письменный стол, стул на металлическом каркасе, телефон на стене. В один из своих приездов он поднял трубку и произнес идиотское: «Моя жена сегодня не в себе». Сказал – и вдруг почудилось, что за ним подглядывают; он почти в испуге уставился наружу закутка через люк без стекла.

Он выгнул спину и посмотрел вверх. Иногда можно было увидеть птицу, мелкое существо, приноравливающее свой полет к изгибу крыши. Влететь проще, чем вылететь. Он переместился на шаг – туда, где побольше света. Открыл папку. Там были цифры главным образом – цифры, схематичные рисунки и вопросительные знаки. В тот первый приезд план еще не пришел ему в голову, во второй тоже, но в третий раз, помнилось, он вошел сюда уже с планом, с основой его. Успел к тому времени навести справки. Выяснилось, что участок принадлежит людям, владеющим кусками земли по всему графству. Он им написал и получил довольно-таки обнадеживающий ответ. Деньги, он понял, их интересуют. Аэродром никакого дохода не приносит. Они готовы рассматривать предложения.

Ангар, по его мысли, следовало превратить в коровник, который он наполнит мясной породой. Голов примерно пятьсот, герефордских скорее всего, купленных, где получится, – зимой откармливать, весной продавать на местных рынках. Корм, насколько возможно, выращивать самому: картошку, зерно, кукурузу. Соорудить приподнятый центральный проход и бетонный пандус, достаточно широкий для трактора с прицепом. Подстилка – солома; скот сам будет ее разметывать, надо только развязать снопы. Понадобятся весы, дробилка, кормушки, поилки, водопроводная вода. Понадобится скотник и как минимум еще один человек. Но все будет по возможности просто. Что поддается автоматизации – автоматизировать. Учитывая все мыслимые накладные расходы и убытки – наемный труд, ветеринар, освещение, электроэнергия, вода, перевозка, смерти, – чистый доход, в теории, десять фунтов с головы, не меньше.

Это была не его оригинальная идея, на такое он не претендовал. Он читал о подобных начинаниях – «Фермерский еженедельник», кажется, полагал, что за ними будущее: масштабность, специализация. Он послеживал за рынком. Списался с человеком в Ирландии, который действовал в сходном духе (ферма «Чахлое дерево», графство Фермана, Ирландия – вот и весь адрес). Фермер оказался энтузиастом и ответил подробно. Помимо прочего, Билл доверял цифрам, полагался на строгую арифметику низкомаржинального бизнеса. Он унаследовал от матери сноровку в обращении с числами – с числами в колонках, ведущими нескончаемую перекличку на линованной бумаге.

Чтобы это реализовать, требовалось пятнадцать тысяч фунтов, которых у него не было. Да что там, не было и тысячи. Вся его ферма и трех тысяч не стоила. Необходимую сумму он даже выговорить не смел. Для Риты эти пятнадцать, вероятно, прозвучали бы как пятьдесят или пятьсот тысяч, как нечто сказочное и бессмысленное. А представить себе физиономию старого Ричи! Веселье, с которым он другим примется рассказывать! С пятнадцатью коровами не может управиться – и хочет заиметь пятьсот! С них станется, думал Билл, поощрить его для смеха. Все графство будет следить с интересом.

Он закрыл папку и постоял в полной неподвижности. Он старался наполнить ангар колыханием призрачных животных, но виделся ему только темный размах бомбонесущих крыльев, слышался только звук моторов, от которого, должно быть, содрогался тогда огромный полуцилиндр крыши. Школьником он нередко видел, как они летят на юг на исходе вечерних сумерек. Миновав морской берег, они гасили навигационные огни, и оставался только долгий удаляющийся гул пульсирующих моторов у тебя в голове.

В Лондоне на каникулах он мотался повсюду с дружками, они уходили и приходили когда вздумается – безнадзорно, бесконтрольно, спущенные с некоего поводка. Однажды летним утром в Риджентс-парке, недалеко от лодочного пруда, набрели на обломки сбитого во время ночного налета немецкого «дорнье». Никаких признаков экипажа. Тела были убраны, или немцы выбросились с парашютом. Самолет еще не огородили, и ребята принялись его грабить. В кабине среди осколков стекла он нашел обугленный листок бумаги – несколько напечатанных строк и в самом низу затейливым подобием точки маленькая аккуратная свастика. Он показал листок отцу, тот рассматривал его с полминуты, а затем скомкал и сжег в пепельнице. Война была для отца неудобной темой, хоть он и мог извлекать из нее прибыль. В День победы восьмого мая он вывесил из окон британские флаги, но мог бы вывесить и другие, повернись все иначе. Иностранец, говоривший с акцентом, он, должно быть, сталкивался с людьми, считавшими, что его надо интернировать, что по ночам на крыше своего дома он не несет пожарную вахту, а подает врагу световые сигналы. Он всегда имел при себе в бумажнике аккуратно сложенное свидетельство о натурализации. Билл видел однажды этот документ (он был малолетним домашним шпионом) и впервые узнал, что фамилия отца, с которой он приехал, была не Симмонс, а Шомодьи. Какое-то время его очень тревожило, что в школе неким образом станет известно, что он на самом деле не Билл Симмонс, вице-капитан крикетистов до пятнадцати лет, а Билл Шомодьи, сын приезжего, чужак. Он даже брату Чарли не сказал. По сей день не