Земля под снегом - Эндрю Миллер

– У нас это еще на стадии планирования, – сказала Айрин. – Не знаю, явится ли кто-нибудь вообще. Все же надеюсь, явятся.

– Мы придем, – сказала Рита. – С огромным удовольствием.

– Я пытаюсь придумать фуршетные закуски. Хочу, чтобы это был не только арахис, хрустящая картошка или что-то подобное.

– В общем, угостить как следует, – сказала Рита.

В Бристоле она была однажды с Глорией и Байроном в гостях с ночевкой, где-то на Сити-роуд, и в маленьком дворике кто-то изжарил там, похоже было, целую козу.

– Вы делали когда-нибудь крокеты из тунца? – спросила Айрин.

– Мило звучит, – сказала Рита. Она плохо себе представляла, что такое крокеты. То же самое, что крампеты?

– И фаршированные яйца. И киш.

– И коктейльные сосиски!

– Да, – сказала Айрин. – Они всем по вкусу.

– А музыка?

– Об этом я не думала. Проигрыватель у нас есть, но пластинок мало. Можно включить радио. Так, вероятно, и сделаем.

– Обещаю прийти не в пижаме Билла, – сказала Рита.

– Обещаю быть не в халате!

Они засмеялись, опять сели за стол и заговорили об одежде, стали припоминать милые вещи, которые у них имелись, сравнивать ощущения от вискозы, тафты и шелка.

8

Ворота были починены. Ну, не то чтобы по-настоящему починены, но сойдет, до более подходящей погоды они прослужат. Билл вымыл руки над кухонной раковиной. С горячим краном надо было аккуратно – иногда кипяток. Выстрелит из крана и обожжет. Плита «рейберн» была сердцем дома, но сердцем неуправляемым. Он уж точно не умел ею управлять.

Пошел наверх посмотреть, там ли до сих пор Рита, но кровать была пуста. Его пижамная курточка, та, что носила она, лежала на полу. Он поднял ее и, поглядев несколько секунд, поднес к лицу. Когда они только познакомились, она обычно душилась – чем-то неопределенным, отдававшим сиренью. Перестала? Или просто он перестал чувствовать? Ее запах, сохраненный тканью, был не от духов. Слегка терпкий, но без нечистоты: зимнее цветение кожи. И чуточку млечный? Да нет, молока еще, конечно, у нее не может быть. Вероятно, от его рук, от комбинезона. Что ж, по крайней мере она встала с кровати, уже кое-что. Последний месяц у нее вошло в привычку полдня в ней проводить – курить, читать, спать. Дело тут, разумеется, в ее положении – но отчасти и в самой Рите. Не такая уж прямо фермерша; но ведь и он не такой уж фермер. Он вдохнул ее снова, в нем встрепенулось неясное желание, и он бросил курточку на постель и спустился обратно.

В кабинете увидел на столе ее записку. Понесла яйца соседям! Буду позже. Он нахмурился. Непонятно было, почему врач должен получать яйца даром. Он этого не одобрял. Сложил записку и уронил в корзину для бумаг у своих ног. Корзина осталась от мистера Эрла. Судя по всему, он не видел для нее применения в своей новой жизни в бунгало.

Кабинет был в передней части дома. Окно глядело через двор на большой сарай. Скоро надо будет туда пойти, проверить Друзиллу. Наблюдая за ветеринаром, слушая его, он узнал, как надо залезать внутрь коровы, что там надо нащупывать, как во тьме ее тела определить положение, в котором находится теленок. Передние копыта или задние? Но Друзилла не горела желанием подвергаться обследованию. И он не знал, как в ней лежит теленок. Он смотрел на сарай, представляя в нем себя, целеустремленного, деятельного, затем прикрыл глаза на несколько секунд, на минуту, пока грачиная перепалка где-то вдалеке не вывела его из забытья и не заставила открыть их снова. Незажженный камин; просевшая, но удобная старая софа; поставленные им книжные полки со странным смешанным набором книг: одни о сельском хозяйстве, где оно изображено делом менее замысловатым, чем оно есть, другие из его обязательного чтения в Оксфорде («Книга заблуждений» Бентама, «О свободе» Милля, «Невидимая рука» Смита). Половину одной полки занимали романы, большинство в мягкой обложке: Лоренс Даррелл, Джойс Кэри, Невил Шют, Джордж Оруэлл. «Скотный двор» казался ему сейчас, когда он жил на ферме, совсем другой книгой. Надо бы перечитать и посмотреть, понимал ли Оруэлл что-нибудь в фермерской жизни. Ближний конец нижней полки занимали номера «Фермерского еженедельника» за пару лет. Полезное издание, кое-какие знания он оттуда извлек, но предназначено, думалось ему, в основном фермерам, у которых не тридцать два акра, которым есть где развернуться.

Он приказал себе: работай. Сел за стол, открыл журнал учета молока, отвинтил колпачок ручки. Дважды в день он взвешивал надой и записывал на бумажке огрызком карандаша, который лежал в доильне около банки с цетавлоном, кремом для сосков. Потом аккуратно переносил цифры в журнал. Цель была – сорок фунтов с коровы в день, но с сентября он добился этого только дважды, а в последний месяц не добился ни разу. Влияло многое, и большую часть факторов он не вполне понимал. Главный фактор – корм. Он лежал ночью без сна и думал про силос. Сопоставлял его с сенажом. И с сеном. Хорошее сено ни с чем не идет в сравнение. Не выращивать ли ему сколько-нибудь листовой капусты? Как сделать так, чтобы в траве было больше клевера? Что на следующий год вспахать и засеять заново? И чем засеять?

Под пресс-папье, которым служил манометр наддува с красной каймой, найденный им на аэродроме в первозданном виде и в упаковке, лежали письма из банка, в основном от директора мистера Гаррисона. Один раз Гаррисон побывал на ферме. На резиновых сапогах, которые он достал из багажника, не было ни пятнышка, и чудилось, что они, как и его костюм, тоже в солидную тоненькую полоску. Когда Билл обходил с ним двор, вышла Рита. Она поздоровалась с директором за руку, угостила его своей улыбкой баядерки, придвинулась к нему чуть ближе положенного. И ничего это не изменило. Заем каким был, таким и остался, полезным, но недостаточным, такие суммы его отец держал наличными в ящике стола в кабинете.

Он вписал цифры в журнал, закрыл ручку колпачком, подул на страницу; затем отъехал на стуле и проделал два шага до софы. Лег головой к окну. Спинка софы была накрыта ковриком для пикников болотного цвета, и он натянул его на себя. Его лицо мягко омывал свет – белый, беспристрастный. Остатки летнего загара уже сошли. Бледность не выглядела такой уж нездоровой, небольшие тени вокруг глаз говорили в основном об усталости,