Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

там в обществе как свой, не изменил ни своего образа жизни, ни отношений, женившись против воли на российской девице Раскаталовой: он, на первых же порах [зач. представил ее тем кому официальное его положение поставляло ему долгом представить] предоставил ей [зач. затем] проводить жизнь как ей забла- горазсудится, а сам проводил ее у ног одной, тогда весьма известной, обаятельной умом и красотою, и эксцентричной лэди, – которая, сказать [в печатн. ред. упомянем] мимоходом, после двухлетней с ним связи, в один прекрасный Божий день улетела от него в Италию, вышла там, от живого мужа, за немолодого уже, но еще сладкозвучного тенора, кинула его через полгода, вступила в третий брак с одним очень красивым, но очень глупым греческим офицером, дала ему плюху на другой же день после свадьбы за то что он ел оливки руками, бросила и его, и умерла наконец ото побоев четвертого супруга, – шейха одного Бедуинского племени, – заставшего ее в своем кочевом шатре in criminal conversation с каким-то Французом, путешествовавшим по аравийской степи… Дерзость и насмешки этой сумазбродной, но блестящей женщины, с которою ревнивая Аглая имела неосторожность где-то сцепиться, оскорбленное самолюбие, скука одиночества, неудовлетворенная страсть к красавцу-мужу, – чуть было совсем с ума не свели ее тогда.

Послесловие к роману Б. М. Маркевича «Бездна»

Всеволод Крестовский[93]

На нашем покойном незабвенном друге Б. М. Маркевиче, к несчастию, еще раз подтвердилось, что безвременная смерть вырывает из среды русского искусства и литературы их лучшие, наиболее талантливые силы как раз в момент их наивысшего развития, когда впереди ожидалось от них еще так много и когда они, полные энергии и веры в свое призвание и в свои задачи, казалось, наиболее были способны оправдать эти общие ожидания. «Не везет на Руси талантливым людям!» Эти грустные слова не раз уже раздавались в литературных некрологах по поводу безвременной кончины наших даровитых писателей, умиравших в апогее своей плодотворной деятельности, и вот снова приходится повторить их по отношению к нашему покойному другу. Почти внезапная смерть не дала ему окончить его последний труд, долженствовавший завершить собою трилогию пережитого нами двадцатипятилетия, начавшегося 18 февраля 1855 и так ужасно закончившегося 1 марта 1881 года. Романы: «Четверть века назад», «Перелом» и «Бездна», вытекая один из другого, составляют органически цельную эпопею жизни русского общества за время прошлого царствования. До окончания «Бездны» оставалось лишь несколько глав, и «начало конца» этого романа уже чувствуется в тех его страницах, которые появились в прошлогодних октябрьской и ноябрьской книжках «Русского Вестника».

По желанию родных и друзей покойного, мне приходится взять на себя пересказ окончания «Бездны», основываясь в этой задаче на словах самого Болеслава Михайловича, который в общих чертах передавал нескольким друзьям и родным дальнейший план своего произведения. Понятно, что мой пересказ может касаться только самой конструкции романа, его, так сказать, основы или скелета, и выяснить в общих чертах ту мысль, которая заставила автора дать своему произведению название «Бездна». Поэтому пересказ мой, естественно, должен быть краток, тем более что и самый «сюжет» романа весьма прост и несложен.

Последняя написанная за две недели до смерти глава романа заключает в себе рассказ о том, как Гриша Юшков, возвратясь к вечеру из города во Всесвятское, узнает о внезапном отъезде Маши Троекуровой к ее тетке, графине Бородиной. Настасья Дмитриевна Буйносова (по сцене Ларина) сообщает ему, что в его отсутствие приезжала сюда ее сестра, Антонина Дмитриевна Сусальцева, и спрашивала у Маши про него, с намерением пояснив ей, что не успела сказать ему чего-то в тот раз, как ездила с ним кататься за город, и что поэтому ей будто бы надо опять его видеть. Объяснив Насте, каким образом и с какою целью случилась эта загородная прогулка, встревоженный Гриша просил ее объяснить, в свою очередь, Маше все это дело письмом. Настя обещала ему написать к ней немедленно же, чтоб она завтра же утром и получила письмо, а Гриша тем часом, надеясь на благотворную силу Настина письма, но все же испытывая внутреннюю неловкость пред Троекуровыми, хотя и уверен, что они ни словом ни взглядом не намекнут ему обо всем случившемся, идет в кабинет к Борису Васильевичу Троекурову сообщить ему, что сегодня была получена им от губернского предводителя дворянства бумага с предложением созвать уездное дворянство для выбора нового предводителя на место отказавшегося за болезнию своего отца, Павла Григорьевича Юшкова. Гриша, как депутат дворянства своего уезда, исполнил требуемую законом обязанность, разослав дворянам повестки о дне выборов, и затем, ввиду агитации противной партии, выразил Троекурову намерение отказаться от баллотировки. Борис Васильевич вместе с бывшим исправником Ипатьевым убеждают его не делать этого, потому что неизвестно еще, возьмет ли противная партия верх, и что наконец пасть в правом бою вовсе не унижение. На этом романическая фабула покойного писателя прерывается; дальнейшее же ее течение, по предположению автора, должно было идти следующим образом.

Ингрига, которую ведет московский браво Свищов, для проведения в далеком углу, на счет земства, железной дороги, очень выгодной лично ему и еще какой-то таинственной влиятельной особе женского пола в Петербурге, но вполне бесполезной для местных нужд и потребностей, – интрига эта, встретившая противодействие в лице Троекурова и предводителя Юшкова, в конце концов вполне удается Свищову. Для того нужно было прежде всего устранить людей «троекуровской партии» от влияния на местные земские дела. Наиболее удобный к тому случай представился на экстренном собрании уездного дворянства для выбора нового предводителя. Вновь назначенный хлыщ-губернатор, которому пришелся не по вкусу Троекуров, как нельзя успешнее способствует со своей стороны достижению целей противной партии. Тут кроме Свищова работают в том же направлении г. Троженков и другие, пляшущие под его дудку или играющие роль баранов во всероссийском «Панурговом стаде». С помощью всех этих влияний и давлений, где подкупом, где застращиваньем, где обещанием выгодных мест и назначений при дележе «земского пирога» и барышей от будущего железнодорожного предприятия, составляется на выборах большинство в пользу кандидата противной партии графа Снядецкого-Лупандина. Гриша торжественно «прокачен на вороных». Торжествующие противники ликуют на обеде в честь нового предводителя; здесь обделываются разные частные делишки людей своей партии – тому в виде вознаграждения, этому в виде поощрения, сему в виде «задатка», намечаются кандидаты на все места и должности в уезде из людей «своей партии», до уездного исправника включительно, для назначения которого новый губернатор, тоже «свой человек», конечно, не поставляет никаких препятствий. Троженковы торжествуют: теперь-то их дела, явные и тайные, пойдут как