Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– У нас все устроилось, и если бы ты сам не явился, я сегодня должен был ехать за тобою, – спешил передать ему новости Ашанин. – В воскресенье, после того как ты уехал, прибыло сюда много народу: Чижевский, Духонин из Москвы, соседи здешние… Вот эта крупная дама, – он кивнул на жену окружного, – очень хорошая актриса, оказывается… Мы с Вальковским воспользовались этим и, с разрешения и при помощи княгини и княжны Елены Михайловны, набрали полную труппу и на драму, и на водевиль. Это все, что, видишь, сидит в креслах, – родственницы и родственники, близкие и дальние, актеров наших и актрис, съехались на репетицию посмотреть.

– И maman, вы знаете, согласилась на «Гамлета», с теми только пропусками, какие нужными сочтет сделать дядя, – сообщила, в свою очередь, княжна, – я почти уже всю роль свою знаю.

– И Гертруда будет? – спросил Гундуров Ашанина.

– Есть – Надежда Федоровна… Но чего это мне стоило! – быстрым шепотом проговорил ему тот на ухо, – только для приятеля можно это сделать!..

В это время к княжне, расшаркиваясь и крутя усом, с ловкостью бывалого и прожженного гусара, прошмыгнул мимо толпившихся у сцены толстый исправник Елпидифор Акулин.

– Позвольте пожелать вам доброго утра, princesse, – заговорил он сладким, искательным голосом, раздувая свои отвислые щеки, – и вместе с тем, как человеку прежде всего откровенному и страшному, – засмеялся он вдруг, – прямо обратиться к вам с просьбой: позвольте мне посоперничать с моею Ольгой, пользующейся, к чести ее, а моему неизреченному счастию, благорасположением княгини-матушки вашей и, осмеливаюсь думать, и вашим собственным…

– Что такое? – слегка смешавшись и не понимая, взглянула на него Лина.

– Рольки прошу-с, самую крошечную ролечку! Что делать, страсть-с, с детства… неодолимая! Родился актером… а насмешница-судьба вот чем повелела быть!..

И господин Акулин негодующим движением вытянул вперед красные обшлага своего полицейского мундира.

– Ваша артистическая слава здесь известна, – поспешил ответить за княжну находчивый Ашанин, любезно улыбаясь исправнику, между тем как Гундуров морщил лоб, вспоминая свежую сцену в лесу, – и вы с самого начала имелись у нас в виду на роль Полония в Гамлете… если только вы не предпочитаете водевильные роли…

– Да как же это можно-с! – с искренним увлечением воскликнул на это исправник. – Шекспир!.. Да это мой бог, моя единственная религия!

Брови у княжны как-то болезненно сжались вдруг, – она отвернулась…

– Искренно, душевно благодарю вас! Осчастливили, можно сказать, – вскликнул, схватив руку Ашанина и принимаясь горячо мять ее в толстых пальцах своих, Акулин, – а Полония я вам выражу-с, смею думать, в настоящем виде…

– Я хочу вашу тетушку повидать, – сказала, вставая с места, княжна Гундурову и вышла из залы.

Молодой человек чуть не с ненавистью глянул на отдувшиеся ланиты господина Акулина. «Это он заставил ее уйти», – не мог он простить ему…

Исправник сам заметил неприятное впечатление, произведенное им на девушку, хотя еще менее, чем Гундуров, способен был объяснить себе, чем именно.

Он отошел от наших друзей и проковылял прежним путем на противоположный конец залы, где рядом с князем Ларионом сидела его дочь и щебетала не умолкая, заглядывая ему в самые зрачки своими вызывающими глазами.

Остановившись от них в нескольких шагах, господин Акулин принялся исподтишка следить за всей этой проделкой с наслаждением настоящего артиста, – каким он на самом деле и был.

– Лиза! Где Лиза? – раздалось со сцены.

– Я? – отозвалась, вскакивая с места, Ольга Елпидифоровна, – увидала отца и направилась в его сторону.

– Ну что, клюет? – кинул он ей вполголоса.

– Да вот, подите, попробуйте! – И она прошла мимо, досадливо дернув плечом.

– А ты не плошай! – наставлял ее достойный родитель.

– Нам сейчас выходить будет! – объявил, подбегая к барышне, Маус, – он играл в «Синичкине» роль Борзикова, – следивший со сцены ревнивыми глазами за нею во все продолжение ее разговора с князем.

– Иду!..

Взбунтовавшихся пулярок успели тем временем укротить. Они стояли опять на сцене в позиции, окружая Шигарева и хихикая вперегонку фиглярничаньям, которые выделывал он теперь с сугубым усердием, ради вящего поощрения их.

Я вам связала ко-ше-лечек,

– шептала «говорком» по совету Вальковского, и все-таки заикаясь от робости, Надя.

Спасибо, миленький дружочек,

– пел в ответ ей Шигарев, семеня ножками и подбегая к ней петушком.

Вам пецышко связала я,

– завизжала тоном выше скрипки картавая Варя, приподымая чуть не к самым волосам огромные черные брови.

Спасибо, косецька моя!

– сюсюкнул ей в ответ граф Зефиров и обнял ее за талию.

– Ах, ах, что это, как вы смеете! – взвизгнула она уже совсем неестественно.

– Я по пьесе, я должен вас целовать; и вас, и вас, и вас, всех должен перецеловать!..

– Неправда, неправда, мы не позволим! – заголосили они опять все.

– Это точно-с, в пьесе! – заявил, кидаясь к ним с тетрадью, режиссер.

– Нет, нет, ни за что! Мы лучше совсем петь не будем.

Новый, чреватый грозами бунт целомудренных пулярок усмирен был на этот раз мудростью «образованной» окружной: она согласила их на том, что Зефиров-Шигарев «должен только faire semblant6 их целовать», и что таким образом «и ситуация будет соблюдена, и конвенансы1 спасены».

– А на представлении я все же вас по-настоящему чмокну, – обещал им вполголоса Шигарев.

– А я вас за это тогда тресну! – обещала ему, в свою очередь, Eulampe, самая решительная из пулярок…

– Пойдем в сад покурить, – сказал Гундурову Ашанин, – князь здесь, при дамах, не позволяет. Они сейчас кончат «Синичкина», а затем наша репетиция: хорошо, что ты приехал, а то мы хотели уж без тебя считку сделать; время дорого…

– Но княжна ушла… – с некоторым усилием проговорил Гундуров.

– Придет! – коротко ответил красавец, направляясь к дверям.

Они вышли в сад.

XII

Гундуров втайне надеялся, что приятель его непременно начнет с того, что перескажет ему свой разговор о нем с княжною. Но тот, к его удивлению, не только не начал с этого, но как будто старался даже обходить все, что касалось княжны в том перечне театральных новостей, который он торопился теперь досказать ему. Нашему герою показалось даже, что Ашанин как бы избегал смотреть ему в лицо и что его обычный смех не звучал прежнею его искренностью. Что-то кольнуло в сердце Гундурова. «Уж не сам ли он?» – зашевелилось – и не досказалось в его встревоженной мысли. И он беспокойными глазами ловил эти, казалось ему, избегавшие их глаза Ашанина.

А тот, действительно торопясь, как бы с намерением не давать Гундурову времени