Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

Он протянул два пальца левой своему подчиненному и, прищурившись:

– Я завтракал, извините, – уронил он небрежно, – вы ко мне по делу или как добрый знакомый? – добавил он в виде любезной шутки.

Но «майору с Балкан» шутка эта показалась неуместною:

– Знакомство мое с вашим превосходительством зависит единственно от служебных отношений, и на другое я не почитаю себя вправе претендовать, – сухо выговорил он в ответ.

Едва заметное смущение пробежало в мышиных глазках губернского сановника, но он тотчас же подавил его, усмехнулся чуть-чуть насмешливо и склонил голову полупоклоном:

– В таком случае мне остается только выслушать то, что вы имеете мне сообщить.

Он повернул себе близстоявшее кресло, уронил себя в его мягкое сиденье, закинув ногу за ногу, и указал рукой исправнику на другое кресло против себя:

– Сделайте милость.

– Я счел долгом приехать доложить вашему превосходительству, – начал медленно тот, – что нынешнюю ночь из земской больницы в городе ушел переведенный туда из острога третьего дня, по приказанию товарища прокурора, политический арестант, о котором вашему превосходительству известно.

– А, да, этот Бобруйский, знаю… Как же это он ушел, интересно? – спросил губернатор с тем выражением любопытства, с каким досужий читатель пробегает дневник происшествий в своей газете.

Исправник передал факт бегства так, как он уже известен нашему читателю.

Аполлон Савельевич покачал головой и засмеялся:

– Ловко, однако!.. И зашиб этого сторожа, вы говорите… Серьезно?

– Оказалось, к счастию, не опасно… Рассек кожу на черепе, однако…

– Удивительно решительный этот народ, надо признаться, – заключил сановник в виде морали басни. – Вы говорите, он скрылся в лесу?

– Так точно. Следы его ног в больничных туфлях ясно отпечатались на мокрой земле до самой опушки леса. Там ждал его экипаж, телега или тарантас, который увез его далее. Это видно из свежей колеи, проведенной колесами этого экипажа, и из того, что следы его подошв пропадают в нескольких шагах от опушки, смешиваясь с отпечатком ступней человека в обыкновенных сапогах, который, очевидно, ждал его тут с лошадьми. Пред тем как ему влезть в телегу, он, надо полагать, где-нибудь зацепился и поранил себя, так как видны следы крови на одном месте посуше, где дождь не успел смыть их.

– A вы уж успели побывать на месте?

– На заре выехал произвести дознание.

– Д-да, – протянул неопределенно губернатор, – и куда же это могли увезти его?

Короткая усмешка пробежала по губам исправника:

– Весьма недалеко-с.

– А! Вы почем же знаете?.. Ну да, конечно, – как бы вдруг догадался Аполлон Савельевич, – вы проследили колеи, оставленные этими колесами?

– Колеи действительно идут по тому направлению, но для меня и без этого совершенно ясно, что его могли увезти только в одно место, куда я и отправил одного человека проследить его окончательно и где, не сомневаюсь, можно будет арестовать его сегодня.

– Какое же это место?

И брови губернатора строго и многозначительно сдвинулись.

– Быково называется. Владелец его, по фамилии Троженков, человек давно известный по неблагонамеренности своей и состоящий у нас под негласным надзором, был когда-то корреспондентом лондонского «Колокола»…

– Человек интеллигентный, значит?

Ипатьев чуть-чуть поморщился.

– Это уж как понимать, – проговорил он с невольною пренебрежительною улыбкой, – a только что он тут в уезде пользуется, и основательно, весьма незавидною репутацией, держит целую массу кабаков, занимается кулачеством, a при этом разыгрывает какого-то либерала, интригует и мутит против всех здешних порядочных людей.

– A «порядочными» кого вы именно называете? – ухмыльнулся в свою очередь, прищурившись на говорившего, его собеседник.

– Я уже имел честь докладывать вашему превосходительству в городе: в настоящую пору весь должностной персонал дворянства и земства здешнего уезда состоит из лиц совершенно почтенных, начиная с предводителя, который, к сожалению, принужден теперь по болезни отказаться от должности…

– Да, знаю, из бывших севастопольских героев… Ну, генерал Троекуров, само собою, о котором мне постоянно приходится слышать теперь? – подчеркнул с несколько насмешливым оттенком Аполлон Савельич.

– Действительно, – подтвердил Ипатьев, – человек из ряду выходящий.

– Вы находите?..

Губернский сановник прищурился опять и закурил новую папироску:

– Он, говорят, феодалом каким-то держит себя здесь.

– Не замечал, ваше превосходительство, – коротко ответил на это тот.

– Так вы, что же, – заговорил после небольшого молчания его начальник, – полагаете ехать арестовать этого Бобруйского у господина Троженкова?

– Так точно; я так думал даже прямо отсюда…

Губернатор не дал ему договорить:

– Я смею думать, со своей стороны, что если он там и действительно находится, так все-таки его вам так прямо руками не выдадут.

– Само собою; придется тщательный обыск произвести.

Аполлон Савельич вскинул голову вверх с неким негодующим видом:

– Другими словами, ворветесь в дом совершенно, быть может, мирного и непричастного к делу этого бегства гражданина, так как положительных улик вы против него не имеете и основываетесь только на личных ваших догадках, потревожите его спокойствие, неприкосновенность ero home3, как говорят англичане, и все это для того, чтобы, по всей вероятности, ничего не найти и подать повод только к новым нареканиям на произвол администрации… Позвольте, – и новый просветленный представитель этой «администрации» остановил величественным движением руки чаемое возражение со стороны своего, очевидно, придерживавшегося «старых взглядов» подчиненного, – я имею со своей стороны некоторые сведения о лице, которого вы заподозриваете как участника в бегстве вашего арестанта. Господин Троженков, здешний землевладелец, принадлежит к земской партии, состоящей в настоящую минуту не во власти, следовательно, партии, легально оппозиционной, говоря европейским парламентским языком, и с этой стороны придираться к нему мы не имеем никакого права. Положим, что, помимо этого, он придерживается убеждений несколько крайних, но и до этого нам с вами дела нет, позволю я себе заметить. Мы, слава Богу, дожили, кажется, в России до той степени гражданского понимания, когда за убеждения людей не преследуют, если за ними нет фактов, свидетельствующих прямо о каком-нибудь злом умысле. A ведь вы таких фактов в оправдание того насильственного обыска, который вы намерены произвести у него, представить не можете, я полагаю. Но допустим, что арестант действительно увезен Троженковым, – кто вам поручится, что вы найдете его там? Не следует ли предполагать, напротив, что он его, в таком случае, в прошлую же ночь успел отправить далее или так припрятал, что никакие ваши обыски ничего не в состоянии будут открыть? В обоих случаях из этого выйдет только скандал на весь уезд, на всю губернию, новые крики, новое возбуждение общественного мнения против власти, которая теперь более, чем когда-нибудь, должна бояться возбуждать его против себя и держаться относительно его как можно