Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

но я так дорожу вашим… добрым расположением, и как я знаю, сколько это будет моей жене больно… и, можно даже сказать, обидно, позвольте просить вас сказать мне откровенно: не имеется ли, – «у генеральши», срывалось у него с языка, но он сдержался и сказал: – у Александры Павловны какой-нибудь особой причины… избегать, так сказать, знакомства с нами?

Борис Васильевич успокоительно усмехнулся.

– Полноте, любезнейший Пров Ефремович, я вам не лгу, говоря, что жена лежит, а как только поправится, она непременно будет у вашей супруги.

– Конечно, – пробормотал бедный Пров Ефремович, стараясь принять шутливый тон, – с официальным, так сказать, визитом… Но я полагал так, чтобы попросту, по-соседски… Или, может быть, она думала, что может у нас встретиться за обедом с кем-нибудь для себя… и для вас неприятным? – добавил он уже совсем шепотом.

– С кем же это? – спросил нахмурившись Троекуров.

Сусальцев сразу сконфузился. Он имел в виду графа Снядецкого-Лупандина и Острометова, с которыми был знаком, но вследстие «отказа им от дома» у Троекуровых не пригласил их на сегодняшний обед; теперь же он сразу понял, что «дал маху» и что никак не следовало дать разуметь, что он об этом знает.

– Нет, – принялся он изворачиваться, – я хотел сказать, что никого мы на сегодняшний обед не приглашали из здешних, окромя вашего семейства… и, само собою, наши гости, губернатор наш с дядюшкою Алексеем Сергеевичем Колонтаем и генералом Бахратидовым, получившим, как вам известно, новое назначение на Юге. Мы с ним по Парижу давно знакомы, и вот он теперь сделал любезность жене заехать по пути к нам. Оказывается, он вашего превосходительства старый сослуживец и отзывается о вас самым то есть дружеским и, можно даже сказать, восторженным образом; жалеет, что вы рано покинули службу, что вас ожидала блестящая карьера.

Борис Васильевич слабо усмехнулся и качнул головой.

– Да, я его давно знаю…

Все это говорилось, пока они медленными шагами проходили чрез сени и подымались по мраморным ступеням уставленной померанцовыми деревьями лестницы, на верхней площадке которой стоял в ожидании их Гриша Юшков. Молодой человек был, видимо, в самом скверном расположении духа. Он приехал сюда единственно потому, что это было, как выражался он мысленно, потребовано у него отцом Маши «в виде испытания его твердости», – и эта мысль глубоко раздражала его. «Какая-то вечная опека, надзор за мною, как за ребенком, недоверие…» Он упорно молчал во все время пути от Всесвятского к Сицкому. Борис Васильевич не прерывал этого молчания: он угадывал источник его и, в свою очередь уткнувшись в угол коляски, глядел прищурившимися глазами вдаль, погруженный в свою обычную невеселую думу.

Прекрасная хозяйка Сицкого, само собою, сочла за басню «историю» вытянутой жилы Александры Павловны Троекуровой (хотя тут действительно ничего выдуманного не было, и Троекурова лежала с холодными компрессами на ноге в своем будуаре) и приняла это за прямое доказательство нежелания со стороны этой «pécore»1 вести знакомство с нею, Сусальцевою. Но, как ни глубоко оскорбилась она этим, ни единый мускул не дрогнул в ее лице, когда Пров Ефремович, введя в гостиную новоприбывших, счел первым делом нужным торопливо и вздыхая доложить ей о «прискорбном случае, лишающем их удовольствия» и так далее.

– C’est bien fâcheux2! – произнесла она тоном банального сожаления, величественно протягивая руку Троекурову с кушетки, на которой полулежала в волнах своего щелка и кружев, окруженная избранными лицами, гостившими в это время под ее роскошным кровом.

– Le général Troécourof, – выговорила она протяжно, обнимая их всех одним ленивым взглядом.

Громкие восклицания раздались на это в ответ.

– Троекуров, cher ami, как давно!

И Алексей Сергеевич Колонтай, быстро поднявшись с кресла, заспешил с обеими протянутыми руками к вошедшему.

– A ну-ка, ну-ка, увидим, узнаешь ли старого камрада? – засмеялся в свою очередь сидевший подле хозяйки темнокудрый генерал с южным типом лица. – В одной палатке жили, под одною буркой ночевать случалось, – обратился он, лукаво почему-то подмигивая своей красавице-соседке.

– Узнаю, переменился мало наружно, a внутренно как, не знаю, – засмеялся со своей стороны Борис Васильевич, обменявшись дружеским рукопожатием с Колонтаем.

Генерал прыгнул с места и кинулся обнимать его:

– Тот же все брат, теплый человек, душа-человек, как был, – возгласил он таким тоном, что, в сущности, слова эти могли равно относиться и к «старому камраду», и к нему самому.

– Скажи, зачем ты совсем исчез с горизонта, сколько ведь уж лет хоть бы плюнуть приехал в Петербург, – говорил Колонтай.

– Он это и делает: плюет на него и дома сидит, – острил весело генерал.

– Нас радует зато его превосходительство пребыванием своим меж нас, – ввернул свое слово хозяин и самодовольно улыбнулся такому «ловкому» своему комплименту.

– Нечего мне у вас делать, – ответил с насилованною шутливостью Троекуров.

– Правда твоя, брат, правда, – поддакнул генерал, – нечего в Петербурге здоровым людям делать. Я и сам недолго там оставался, a как выехал, так точно из погреба на свежий воздух вылез.

– Не уйдешь ведь от него рано или поздно, – сказал ему на это Алексей Сергеевич с каким-то многозначительным, показалось Троекурову, оттенком в интонации.

Генерал замахал обеими руками:

– Бог с ним, Бог с ним! Вот временную свою должность исполню, да и сбегу на хуторочек какой, чтобы виноградничек был, да орешник большой с тенью; так там и застряну до самой смерти.

– Как великие люди Древнего Рима, – засмеялась хозяйка, – уходившие после триумфов к себе в имение земли пахать и капусту садить?

– Именно, именно, прекрасная женщина! – расхохотался он горловым смехом и, завладев ее рукой, приник к ней галантным поцелуем.

– Познакомьте меня с господином Троекуровым, – шептал тем временем Аполлон Савельевич Савинов, находившийся тут же, на ухо хозяину дома.

Сусальцев засуетился.

– Ах, Боже ты мой, извините!.. Ваше превосходительство, Борис Васильевич, позвольте познакомить: наш новый молодой начальник губернии, Апо…

– Мой племянник, – обернулся Колонтай к Троекурову, – прошу любить и жаловать.

– Я очень рад случаю, – заговорил льстиво «племянник», – ко мне со всех сторон доходит так много о высшей степени полезной деятельности здесь вашего превосходительства…

– Мне о вашей также пришлось слышать не далее как час тому назад, – ответил ему на это весьма для него неожиданно Троекуров.

– Вот как, – молвил он с невольным ощущением, вызванным далеко «не симпатичным ему», понял он тотчас же, выражением стальных глаз «этого господина», – я в губернии без году неделя, от кого же могли вы слышать…

– От здешнего исправника… или вернее бывшего исправника, Ипатьева, так как он, кажется, принужден вами теперь подать в отставку.

Глазки интеллигентного юного сановника так и разбегались, на щеках выступила краска:

– Это не совершенно согласно с