Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– А ты, уродина, – смеялся он, – так и не дождался меня?..

– А то как еще? – буркнул тот. – Околевать из-за тебя?..

– Ну и прекрасно сделал!.. Принеси, братец, что-нибудь поесть! – обратился Ашанин к слуге.

Он торопливо принялся за поставленные пред ним все те же щи.

– С кем это ты теперь в прятки вздумал? – все тем же зверем прохрипел Вальковский.

– А ты не знаешь?.. Зиночка Кошанская бывшая, за Смарагдова вышла… не помнишь разве, три года назад, я тебе подробно рассказывал…

– Немало твоих таких сказов было, обо всех не вспомнишь… А ты вот скажи, когда лошадей-то запрягать? Давно выкормили, седьмой час в исходе. До Гундурова-то, сказывают, целых двадцать пять верст отсюда, – ведь засветло не доедем.

Ашанин доел, вскочил.

– А ты погоди маленько, Ваня, голубчик, – заговорил он вдруг нежненьким, кошачьим, ласкательным голосом, – доедем, непременно доедем, прелесть моя. Ты только потерпи немножко, потерпи, Ваня, – я сейчас, сейчас!..

Вальковский не успел открыть рта, как он уже исчез из комнаты.

Часы летели, лошади за «Зиночкой» все не приходили. Ашанин все также продолжал играть с нею в «прятки»…

Желчные пятна успели за это время покрыть все угреватое лицо «фанатика»…

Глубокая ночь стояла уже на дворе, когда, наконец, ругательски ругаясь, полез он в поданную им коляску вслед за Ашаниным, хохотавшим до упаду от его гнева и от веселого воспоминания только что пережитого им нового эпизода в своей бесконечной любовной эпопее…

XXX

Es denkt der Mensch die freie Tat zu tun, – Umsonst1!

Schiller’s Wallensteins Tod.

Недели три после представления «Гамлета» в Сицком в одно прекрасное утро доложили князю Лариону, что к нему приехал исправник «с поручением» и просит дозволения явиться.

– Проси, – сказал князь, нахмурясь, вспомнив невольно об этом представлении и о той «презренной девчонке».

Толстый Елпидифор вошел с видом серьезным и холодным (выход его дочери замуж за богатого человека и завоеванное им личное расположение к нему его прямого начальства чрезвычайно подняли в нем чувство собственного достоинства), отвесил хозяину официальный поклон и, вынув из кармана письмо, запечатанное большою гербовою печатью, положил его на стол пред князем.

– Получил в казенном пакете – с приказанием лично доставить вашему сиятельству, – проговорил он с оттенком намеренной сухости в интонации (без того, мол, ты, конечно, меня у себя бы не видал!).

– Очень вам благодарен! – еще суше отрезал князь.

Елпидифор поклонился еще раз, обернулся со свойственною грузному телу его прыткостью и вышел тут же из комнаты.

Письмо было от графа и поразило князя Лариона неожиданностью своего содержания:

2-«Поздравляю тебя, любезный Ларион (писал ему его старый приятель), если только признаешь что есть с чем поздравлять? Получил сейчас извещение из Петербурха что назначаешься ты членом Государственного Совета о чем выйдет указ 1 июля. Не знаю будешь ли доволен конечно почет а власти никакой и только неприятности если против министра какова очень спорить. Я ожидал что тебе дадут пост настоящий а тут с твоими способностями только болтать без толку или подписывать с большинством. Впрочем это может быть только первый шаг кназначению. Он (то есть сильный человек, дядя Анисьева) ничего далее не пишет а только пишет мне сказать тебе штоб ты был в Петербурхе 1-го июля потому этово желают (последнее слово было подчеркнуто в подлиннике). Ехать тебе полагаю надо. Потому иначе не хорошо. Советую и надеюсь когда чрез Москву проедишь увидаться с тобою. Поклонись своим што милая дитя племянница твоя. Обнимаю тебя»-2.

Князь Ларион прочел письмо раз и два, останавливаясь на каждой строчке, но разбирая не их, а то что-то, что скрывалось за сообщаемою ему в них вестью. Лицо его становилось все раздраженнее и мрачнее; желчная усмешка кривила его тонкие губы, и огонь глубокого внутреннего негодования горел в темной впадине его глаз.

«Впрочем, это может быть только первый шаг к назначению», – прочел он еще раз и швырнул письмо на стол презрительным жестом.

«Утешить меня хочет, а и сам не верит! Старик умен; чрез него шли их предложения, он должен понимать, как и я, что назначению не бывать, пока я… О бесстыдные интриганты, как ловко подвели мину!.. Не удалось в первый раз, так теперь новое: надеть на меня погремушки почета, чтоб вызвать меня насильственно в Петербург, а со мною их, и там… там она склонится, думают они, а меня будут водить все тою же перспективой портфеля, пока окажется, что и без меня обойтись можно… можно будет оставить меня навеки в моем государственном бездействии… Ловко, удивительно ловко!»…

И князь Ларион, как бы нежданно для себя самого, засмеялся вдруг коротким и злым смехом.

– Но они ее не знают… И меня не знают! – примолвил он, вставая и принимаясь шагать по своему огромному кабинету. Волнение его все росло, и слова гневно и обрывисто вырывались уже слышно из его уст. – Я скажу… мнения мои могут быть приятны или не приятны, но не уважать… они не могут меня… Я служил России, государям моим верно… и с пользою… имя оставил! Они должны знать, понимать. Пусть тогда, как прежде… дело… А так — нет! Дело, а не… а не «болтать без толку», повторил он выражение старого своего друга. – А ее не видать им там… не видать! – вырвалось у него с новою силой. – Я оберегу ее… до конца… До конца! – повторил он с каким-то вдруг странным движением губ и с не менее странным выражением глаз, направил их и остановил на одном из углов покоя. Там стоял старинный шкаф из черного дерева, драгоценный образчик итальянской работы XVIII века, украшенный превосходными изображениями плодов из Pietra dura3; князь хранил в нем свои деньги, семейные документы и бумаги.

Но он через миг отвел от него глаза, подошел к висевшему у стены шнурку колокольчика и позвонил.

– Сходи к княжне, – приказал он вошедшему камердинеру, – и скажи, что мне нужно переговорить с нею, так не сойдет ли она сюда сейчас, если не занята… А затем распорядись уложить мои чемоданы, и чтоб лошади были под коляску часам к восьми. Я еду сегодня в Петербург.

Лицо камердинера все заходило от удивления и любопытства, но, встретясь глазами со строгим взглядом князя, он немедленно же поник ими долу и поспешно вышел исполнить данное ему приказание.

Не менее удивлена и несколько встревожена была им Лина (она только что вернулась к себе