Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Это вам-с их сиятельство, княгиня, изволили вишни прислать на дорогу, чтобы ехать вам было не скучно-с, – доложила она, сюсюкая и устремляя на него свои живые мышиные глазки.

Ашанин воззрился на нее.

«Какие монументальные красы! – подумал он – ничего подобного, кажется, и не было до сих пор в моей коллекции». И новое соображение мелькнуло тут же в голове его.

– Искреннейше поблагодарите от меня княгиню за внимание, – сказал он громко, помаргивая владелице этих «монументальных красот» своим искусительным Дон-Жуанским взглядом, – только у меня такая привычка, что я фруктов никак в одиночестве есть не могу, а чтоб была у меня при этом приятная компания.

– Это, то есть, как же-с понимать надо-с? – принялась тотчас же поджиматься и скалить крупные белые зубы опытная «Lucrèce».

– А я вот сейчас в сад иду, так мы можем с вами там в укромном уголку опорожнить эту корзинку вдвоем.

«Lucrèce» сочла нужным на первый раз выразить известного рода оппозицию.

– Извините, мусью, я такой променаж не слишком предпочитаю. Потому далеко идтить. Можно и совсем свое спокойствие духа потерять.

– Напрасно! – сказал невозмутимо Ашанин, приподымая двумя пальцами покрывавшие корзину листья. – Вишни преспелые и превкусные, надо быть.

Он обернулся и пошел.

– Что же мне с ними делать-то? – молвила она ему вслед. – Взять их не желаете?

– В саду, не иначе! – ответил он, не оборачиваясь.

– Так где же вас там найтить? – уже шепотком промолвила на это дебелая красавица.

– В гроте, над рекой. Знаете место?

– Бывала-с…

XXVIII

Через полчаса после этого, под темным и низким сводом таинственно заросшего кустами грота, в корзине, стоявшей на широкой дерновой скамье, между «монументальною Lucrèce» и московским Дон-Жуаном оставались от вишен одни косточки, а разговор отзывался характером некоей трогательной интимности.

– И уж доподлинно можно сказать, – говорила жирная Церлина, – что на нашу сестру вы самый как ни на есть ловкий, самый жестокий господин.

– Да, я ужасно жесток на женщин! – пресерьезно молвил шалун, чиркая спичкой о скамью и закуривая папиросу.

– Потому, главное, ужасный вы насмешник, – продолжала она, примазывая рукой свои жесткие, значительно растрепавшиеся волосы, – а которая себя чувствует, очень для нее это обидным бывает, и даже иной раз лучше совсем со света сойти… Вот, хошь-бы сказать, Надежда Федоровна наша в монашенки теперича пошла, – промолвила Lucrèce, усмехаясь с самым решительным лукавством, – чьих это рук дело, не знаете?

– Я чужими делами не интересуюсь, – хладнокровнейшим тоном отвечал он.

Она фыркнула во весь рот.

– Не интересуетесь? Бессовестный вы, прямо сказать!.. А исправникова-то барышня в сад сюда ночью на свиданье к кому ходила, – может тоже не знаете?

«О, всевидящее око передних, кто уйдет от тебя!» – с некоторым ужасом произнес мысленно Ашанин.

– И все это вы вздор несете, милая моя, – воскликнул он под этим впечатлением, – ничего подобного не бывало никогда!

– Ска-а-жите по-о-жалуйста! – медленно и гнусливо выговорила она, насмешливо закачав головой направо и налево. – Ну, а если вас спросить теперича, для чего вы сегодня к нам приехали? – молвила она, чуточку помолчав пред этим.

– Как для чего? С визитом приехал к княгине…

– Та-ак! И больше ничего?

– Чего же еще больше?

– С княжной нашею, с Еленой Михайловной, не видались?

– Виделся…

Lucrèce осторожно потянулась головой ко входу грота и вполголоса спросила:

– Письмо ей привозили?

Он тотчас же сообразил, что отрицание было бы совершенно бесполезно.

– Привозил, от генеральши Переверзиной.

Lucrèœ сочувственно повела головой сверху вниз.

– Солидная, так надо сказать, барыня эта генеральша! – внушительно произнесла она.

– Вы одобряете? – не мог не засмеяться Ашанин.

– А вы так полагаете, – несколько обидчиво вскликнула на это его новая жертва, – что мы, люди, всю эту коммерцию про господ распознать не в состоянии, кто настоящий есть, а кто только что тяп-ляп по-французскому обучен, а сам или сама из того же хамства произошли? Оченно вы ошибаетесь, потому мы, может, лучше вас самих до тонкости насчет этого самого понимаем.

Ашанин поглядел на нее.

– Я вижу, красавица моя, – проговорил он, – что щедрая природа наделила вас таким же умственным, как и телесным обилием, а потому прямо вас спрошу так: как вы насчет княжны полагаете?

Она подняла на него глаза.

– Что про княжну говорить? Святая барышня: всему дому и даже каждому чужому известно.

– Ну-с, а маменька ее, повелительница ваша?..

Lucrèce так и прыснула (очень уж понравилось ей это выражение).

– «Повелительница», – повторила она, – это уж точно!.. Ишь ведь вы бедовый какой, а еще меня спрашиваете! Что же это вам про них знать нужно?

Тонкий Ашанин сообразил сейчас же из этих ответов, что мог смело приступить к делу.

– А вот что, достопрекрасная…

– Лукерья…

– По батюшке как?

– Ильинична-с.

– Так вот что, восхитительная Лукерья Ильинична: во-первых, я желал бы продолжать с вами столь приятно начатое знакомство…

– Что же, это можно-с, – прошептала она, признав при этом необходимым стыдливо опустить ресницы.

– А, во-вторых, я очень любопытен, а потому весьма желательно было бы мне знать всякую штуку, какая у вас здесь может происходить.

Церлина лукаво подмигнула ему.

– Сами-то вы, мусью Ашанин, штука у какая тонкая! Это вам, значит, нужно знать все и прочее?

– Вы сказали, моя прелесть! – расхохотался он. – Именно так: «все и прочее!»

– И это можно, – решила она, – потому я у французинки в Москве шесть лет в обучении находилась, и все, даже до последнего почти слова, понять могу, и даже с мусью Витторио всегда по-ихнему говорю и, кроме того, все знаю насчет этого петербургского графа, что за него княжна не хочет идтить, а он все надеется, потому княгиня им очень протежирует, и даже с ихнею матушкой у них переписка постоянно идет…

– Ну вот, ну вот, все это нам знать и нужно! – воскликнул радостно Ашанин. – Если какое-нибудь новое письмо получится, и что они затевать будут…

– Читать я сама по-французскому не обучена, – возразила Lucrèce, – а что княгиня беспременно станут об этом с мусью Зяблиным разговаривать, и я всегда это услышать могу.

– Прелестно! А вот еще что, моя красавица, если бы нужно было, например, княжне опять письмо доставить, или от нее получить?

Красавица подумала.

– Отчего, – вновь решила она затем, – и доставить, и получить опять-таки в наших руках.

– Только при этом так надо бы устроить, чтобы княжна не знала, что это вы.

– И не будут знать. Глаша ихняя безграмотная, а я всегда вхожа в их комнаты и могу им письмо на стол положить или взять ихнее, если напишут.

– Вы просто бог Меркурий в юбке,