Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Vous avez voulu voir Lina12? – молвила она, не без известного внутреннего удовольствия касаясь жирными губами своими наклонившегося к ней горячего лба красавца.

– Я постараюсь найти ее на прогулке…

– Надеюсь, до свидания, если вы останетесь в наших странах?

– Надоем еще вам моими посещениями, княгиня, будьте покойны! – смеялся он, прощаясь.

Он вышел. Зяблин пошел проводить его. Внезапная мысль блеснула по пути в сообразительной голове Ашанина.

– Евгений Владимирович, – спросил он, когда очутились они вдвоем в пустой и полутемной от спущенных занавес гостиной, глядя во все глаза на своего спутника, – скажите, пожалуйста, долго ли будет упорствовать княгиня в намерении выдать дочь против ее воли за этого петербургского флигель-адъютанта?

«Бригант» никак не ожидал этого и пришел в первую минуту в конфуз.

– Я, право, не знаю… и почему вы это меня спрашиваете? – пробормотал он своим глухим, сдобным голосом.

– Ах, полноте, – засмеялся красавец, – будто я не знаю, как вы дружны со здешней хозяйкой!

– Что же… дружен… – пролепетал, еще более смущаясь и хмуря брови, Зяблин.

– Ну, да, – невиннейшим тоном пояснил тот, – у всех бывают друзья, и несомненно, что вы более близки с княгиней, чем все мы вот, жившие здесь так долго… И я совершенно понимаю вас: она премилейшая женщина… Упряма немножко, – что делать, у всех свои недостатки… Но вот я именно и думаю, что обязанность настоящих друзей употреблять свое влияние на тех, кого они любят и кто верит им, чтобы предотвращать их от ложных поступков… особенно же, когда с этим соединяется и их собственная невыгода, – подчеркнул Ашанин.

Зяблин насторожил уши.

– Это, то есть, чья же невыгода?..

– Невыгода друзей, – поспешил объяснить Ашанин.

– Как же это вы понимаете?

– Очень просто! Согласись княжна выйти замуж за того, кого желает мать, она уедет с мужем в Петербург, а за нею и сама княгиня, и мы таким образом лишимся дома, в котором и в Москве, и здесь все мы, а вы первый находили столько удовольствия бывать… Об этом стоит подумать!

– Княгиня не обязана ехать за дочерью, – промямлил Зяблин, искоса поглядывая на своего собеседника, – она может и в Москве остаться.

– С кем это и для кого? – вскликнул недоверчиво Ашанин. – Что ее здесь может удержать?

«Я», мог бы себе, пожалуй, сказать «бригант»… Но он не сказал этого себе – много уже воды успело примешаться в последнее время к вину его первоначальных иллюзий. Он в глубине души своей должен был сознаться, что эта «тупая тетёха», которую он в первую пору их отношений думал, в силу своих прежних печоринских успехов, держать «под ногами», держала его в действительности «при себе» и нисколько не расположена была пока отдать ему верховенство над собою. Он мирился, скрепя сердце, с этим положением, надеясь добиться все-таки своего со временем, но понимал, насколько положение это было до сей минуты шатко и как невозможно было бы ему и вовсе сохранить его в случае переселения княгини в Петербург. В качестве чего последовал бы он за нею туда? (Евгений Владимирович Зяблин дорожил наружным своим гонором.) Слова Ашанина заставили его призадуматься.

– Вы, конечно, – таинственно пропустил он, – все это на пользу приятеля вашего, Сергея Михайловича Гундурова, говорите?

– Непременно, – засмеялся еще раз Ашанин, – прежде всего ввиду его, а потом «на пользу» и нас с вами.

Зяблин помолчал.

– У этого Анисьева, – все так же таинственно прошептал он затем, – большое количество долгов, говорят… Но княгиня до сих пор не хочет этому верить.

– А на то, вот я и говорю, друзья, – живо молвил на это красавец, – чтоб уметь убедить ее в том… а притом и нам не мешать, – примолвил он, многозначительно устремляя взгляд на «бриганта».

– Это само собою, будьте уверены! – ответил, осторожно озираясь кругом, тот и протянул ему руку. – Ах, да вот и княжна; я ретируюсь! – поспешно выговорил он, исчезая тут же за портьерой двери, отделявшей парадные покои от интимных апартаментов княгини.

Ашанин устремился навстречу действительно показавшейся в дверях следующей комнаты княжне.

– Здравствуйте, Владимир Петрович, как я рада вас видеть! – молвила она. – Откуда вы, из Сашина?..

– Из Сашина, княжна… Я имею к вам письмо, – сказал он, засовывая руку в боковой карман.

– Письмо? – повторила она, невольно вся заалев.

– От Софьи Ивановны Переверзиной…

– Ах, давайте, давайте!..

Оно заключалось лишь в нескольких задушевных строках. Софья Ивановна поручала Ашанину передать княжне все, что могло бы интересовать ее в «сашинском их житье-бытье», а ее просила «писать о себе, о своем здоровье как можно подробнее…» «Вы с нами мысленно и душевно, и днем, и ночью. Услышит ли Бог наши молитвы, чтобы в яви совершилось то, что так пламенно призываем в мечтаньях?» – говорилось в конце записки.

Лина усадила подателя ее около себя на диван, жадно и умиленно глядя ему в глаза, засыпая его вопросами. Он отвечал горячо и пространно, с нежным, братским каким-то чувством любуясь на нее, любуясь сердечною прелестью, сквозившею сквозь каждое слово, каждый взгляд ее, вызывая не раз смех на ее уста намеренным комизмом передачи иных разговоров своих о ней с Гундуровым и тех якобы пыток, которые заставляет его переносить приятель, решивший-де окончательно уморить его посредством лишения сна…

– А теперь все, княжна, хоть выжмите, ни капельки не осталось! – закончил он. – Мне остается только дождаться теперь ответа вашего на это письмо и затем уехать…

– Я пойду, напишу сейчас, – сказала, подымаясь, Лина.

– Отлично, а когда кончите, пошлите за мною к Факирскому. Я у него ждать буду.

– Его нет здесь, – вскликнула княжна, – у него в Москве заболела опасно мать, и он третьего дня уехал к ней.

– Жаль! – сказал раздумчиво Ашанин. – Я, признаюсь вам, княжна, думал было устроить чрез него постоянные сношения с Сицким. Нам в Сашине всего мало, – промолвил он, смеясь, – мы бы желали иметь там о вас ежедневные, ежечасные сведения, и Факирский с этой стороны мог служить для нас живым дневником… Нечего делать, как-нибудь иначе устроим! – договорил он как бы про себя. – Пойду прогуляться в сад в ожидании вашего ответа… Вы скоро пишете, княжна?

– Да! А что?

– Часа вам будет довольно на письмо? – спросил он со смехом.

– Постараюсь, – отвечала она тем же.

– Так я через час приду сюда за ним.

Он довел ее до лестницы. Она поднялась к себе. Он собирался спуститься, когда услыхал шум шагов, бежавших за ним по парадным комнатам, и чей-то звавший его голос:

– Господин… Мусью… Мусью Ашанин!..

Он повернул назад.

К нему неслась, вся запыхавшись, первая камеристка княгини, обильногрудая и неимоверно перетянутая в