Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

Проходя мимо князя Лариона, Ольга, по обыкновению, почтительно присела пред ним. Он ответил ей таким холодно-коротким поклоном, что у нее и у Ашанина одновременно захолонуло сердце… «Боже мой, неужели он как-нибудь узнал!» – пробежала у обоих та же мысль, и оба они мгновенно покраснели до ушей.

Ранцов покраснел тоже от негодования за даму своего сердца. Он повел злобным взглядом по направлению князя и, перекинув его тотчас на барышню:

– Не прикажете ли, Ольга Елпидифоровна? – промолвил он своим густым басом, двинув порожний подле него стул.

Предложение оказалось неудачным: точно, показалось ей, хотел он заявить о своем покровительстве ей после этого обидного ответа князя Лариона на ее учтивость, и ей пуще от того стало обидно.

– Не каждый день праздник! – проговорила она, высокомерно скользнув по нем сердитым взглядом, и, пройдя мимо, опустилась на свободный стул по другой стороне графа Анисьева.

– Можно? – спросила она его, сопровождая вопрос соответствующим «глазенапом».

– Помилуйте!.. – вскинулся он, учтиво кланяясь и улыбаясь.

Бедный капитан так и захолодел от тоски и ревности.

– А где же maman, Лина? – громким голосом произнесла барышня, обращаясь к княжне (у нее скребли кошки на душе, и тем более старалась она скрыть это под своим самоуверенным тоном).

– У нее голова болит, она не сойдет.

– Я так заспалась сегодня, после бала, не успела зайти к ней пред завтраком… А вы решительно-таки едете сегодня или переменили? – полушепотом спросила своего соседа Ольга, развертывая салфетку.

– Еду, в два часа, – сказал флигель-адъютант.

– Как вам писать, если б это потребовалось? – еще тише пропустила она.

– Потом! – чуть слышно и торопливо ответил он, приглашая ее взглядом к молчанию.

Она замолчала, прищурившись оглянула стол кругом и, обратясь к сидевшему по другой ее стороне Шигареву:

– Что это нас так мало сегодня? Куда вся вчерашняя компания девалась?

– Кто у Сопикова, а кто у Храповицкого, а кто в Отъезжий полк, в Удиральскую роту записался, – отвечал шут.

– Ах, как это старо! – уронила свысока барышня, поморщившись. – Вы бы что-нибудь новое придумали!

– Нельзя, – ответил он, вытягивая неестественно-длинное лицо, – пост настал, после кутежа – кутья.

Она засмеялась:

– Вот это правда; такие у всех лица сегодня, будто за поминальным обедом… Надеюсь, что не такие они будут сегодня вечером, на нашем торжестве с вами, а?.. Иван Ильич, – крикнула она через стол Вальковскому, – будет у нас утром репетиция?

– Непреложно сварганим! – отпустил в ответ тот, отваливая себе полную тарелку грибов.

У самого уха барышни зашептал в эту минуту таинственно докладывающий голос:

– Их сиятельство княгиня Аглая Константиновна приказали просить вас, как изволите откушать, немедленно пожаловать к ним.

Ольга невольно вздрогнула и от неожиданности, и от новой тревоги; та же мысль, что о ее свидании с Ашаниным могло быть кем-нибудь доведено до хозяев дома, ходуном заходила теперь в ее голове… Но она никому не дала заметить своего смущения, улыбнулась, сказала через плечо слуге: «хорошо, сейчас буду», – и, повернув голову к флигель-адъютанту, сказала ему шутливо:

– Княгиня решительно без меня жить не может – сейчас прислала просить к себе.

– Ах, в таком случае, – живо сказал тот, – позвольте мне просить вас узнать от княгини, когда дозволит она прийти к ней проститься.

– Непременно, граф, и приду с ответом… Лина, pardon, я ухожу к вашей maman, – сказала она, подымаясь тут же.

Ашанин, едва кончился завтрак, побежал наверх, к Софье Ивановне.

XIX

– Милочка моя, княгинюшка, прелесть моя, – вбегая в будуар княгини, щебетала Ольга Елпидифоровна обычные ей ласкательные эпитеты по адресу своей покровительницы, стараясь придать голосу своему и наружности выражение полной беззаботности и веселости, – вы за мной посылали! Как вам не стыдно! Неужели вы думаете, что я бы сама… Но я ужасно заспалась сегодня, не успела еще… Княгинюшка моя, голубушка!..

И она с разбега кинулась обнимать и лобызать ее.

Целованья эти приходились, по-видимому, по вкусу Аглае Константиновне: она только подставляла под свежие губы барышни то одну щеку, то другую, прищуривая при этом один за другим круглые глаза свои и отвечая на каждый получаемый ею звонкий поцелуй не менее звонким вздохом.

– Голубушка моя, княгинюшка, – вскликнула Ольга, – вы решительно нездоровы! У вас голова болит, да?.. Вы так вздыхаете… Что с вами?..

– Ты меня спроси, как я еще на ногах держусь после всего, что я вынесла! – забывая даже сказать это по-французски, – так глубоко сидело в ней огорчение, ответила на это княгиня.

– Боже мой, что же такое случилось?

– Lina et mon cher beau-frère ont décide de me faire mourir de chagrin1!.. И Аглая разразилась слезами…

Последовало объяснение, – объяснение подробное, бестолковое, нестерпимое, со вставкой в него всяких ахов, возгласов и посторонних подробностей, в котором на одном и том же плане стояли, как величины равномерные, и 2-«désobéissance» Лины, которую «эта madame Pereverzine et son neveu qui est un sans-culotte» совсем с ума свели, и огромный счет в douze mille francs за вчерашний день, и воспоминания об «infidélités» князя Михайлы, и «trois cent mille de dettes» (то есть, trois cent roubles), приписываемые «au jeune comte par cette princesse Dodo qui est méchante», и «cette folle de» Надежда Федоровна, влюбившаяся на старости лет в Гундурова, и на место которой Аглая теперь не знает кого взять, и наконец «Larion», который наговорил ей таких «impertinences» за то, что она любит «prendre le thé avec monsieur Зяблин», каких она в жизнь свою никогда еще не слыхала, и даже «il у avait un moment»-2, когда она «совсем, думала, что он прибьет ее»…

Ольга слушала, старательно изображая на лице своем внимание самого сочувственного свойства и говоря себе мысленно в то же время, что на месте князя Лариона она действительно «поколотила бы эту несносную дуру», от рассказов и жалоб которой у ней начинало уже нестерпимо ныть под ложечкой… Но во всем этом было то хорошее, что о ней и об Ашанине не было речи, что опасения ее, таким образом, оказывались неосновательными…

Как же выразить изумление и ужас нашей барышни, когда в заключение слезного повествования Аглаи Константиновны о ее горестях услыхала она следующие слова:

– И он (то есть князь Ларион) прямо, 3-en toutes lettres, объявил мне, уходя, что он не хочет, чтобы Лина épouse le jeun comte, что он этого мне не позволит… понимаешь ты это? не позволит à moi, sa mère, qui l’di mise au monde-3!.. и также то, что ты должна уехать отсюда.

Ольга в