Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– 18-Mais ma chère madame Pereverzine, pourquoi est ce que vous vous fâchez? Я ничего обидного для вас и вашего племянника не думала сказать… Je vous respecte beaucoup tous les deux; но у меня для Лины совсем другая партия en vue-18?..

Софья Ивановна остановилась:

– Я это знала, – сказала она, – и если, несмотря на это, я пришла говорить с вами сегодня, то это потому, что мне также известно, как смотрит Елена Михайловна на эту «партию», которую вы «имеете для нее в виду».

Аглая Константиновна надулась вдруг опять:

– Я вижу, что ma fille vous dit tout et à moi rien19! – вскликнула Софья Ивановна.[55]

Княгиня наша опешила и, не найдя ответа, захлопала растерянно глазами.

Госпожа Переверзина еще раз поклонилась ей и вышла из комнаты.

Княгиня, тяжело и усиленно дыша, опустилась снова на диван и, захватив с близ стоявшего столика в одну руку веер, а в другую колокольчик, принялась одновременно и с равною долей энергии опахиваться и звонить:

– Спроси у Lucrèce, – приказала она вбежавшему камердинеру, – мои капли для нервов и попроси сейчас сюда Евгения Владимировича!..

XIII

Князь Ларион только что вернулся со своей обычной утренней прогулки, когда Софья Ивановна вошла в его кабинет.

Он увидал ее из глубины покоя и пошел ей учтиво навстречу.

– Вы, вероятно, удивляетесь моему визиту? – сказала она ему с насилованною улыбкой.

– Очень рад ему во всяком случае, – с холодною любезностью промолвил он, провожая ее к креслу у своего письменного стола.

Софья Ивановна опустилась в него… Он сел насупротив.

Она была «на полном ходу», как выражала она сама возбужденное состояние своего духа в решительные минуты жизни, и начала прямо:

– Я сейчас от Аглаи Константиновны…

– От умной женщины, – протянул князь в виде вводного предложения, глядя на свои ногти.

– Ум – Бог с ним! А вот побольше сердца можно было бы действительно, кажется, ей пожелать, – не могла не сказать на это Софья Ивановна.

Князь Ларион чуть-чуть шевельнул плечами, поднял на нее на миг свои словно как бы отяжелевшие веки и снова стал глядеть на свои пальцы.

– Я была у нее просить руки княжны Елены Михайловны для моего племянника, – отчетливо выговорила вслед за тем его собеседница.

– A! – пропустил он только на это сквозь зубы, не переменяя положения, но все тело его, показалось ей, дрогнуло за этим восклицанием. – И она… – начал он вопросительно и не договорил.

– Отказала мне, – досказала Софья Ивановна, – и при этом разгневалась до слез и до того, что позволила себе упрекнуть меня, будто бы я «воспользовалась неопытностью и добрым сердцем» княжны, чтобы «выманить» у нее согласие на это предложение… Я сказала ей на это, что попрошу вас, человека, знающего меня издавна, объяснить ей, способна ли я на что-нибудь подобное.

Князь откинул голову от спинки своего кресла и перегнул ее с низким поклоном в сторону Софьи Ивановны, как бы говоря: поручение ваше будет в точности исполнено.

И ни слова при этом… Он продолжал все так же не глядеть на нее…

Это показалось ей странным:

– Я поэтому пришла переговорить с вами, князь, – чуть-чуть нетерпеливо сказала она, – ведь вы все знаете!..

– Что именно?

И он нахмурился.

– Все! Княжна мне говорила: вы обещали ей ваше содействие, – резко вымолвила тетка Гундурова. Он помолчал:

– Когда говорила она это вам, можно полюбопытствовать? – спросил он затем.

– Вчера утром.

– Да, – сказал князь, – но со вчерашнего утра могли возникнуть обстоятельства, за которыми сама Hélène, быть может… одумалась?..

– Я знаю, на что вы намекаете, – торопливо воскликнула Софья Ивановна, – то, что было между ними в театре?.. Сергей был виноват, и я так хорошо понимала, что его безумство могло изменить все расположение к нему княжны, что вчера же ночью послала ей вот эту записку, – примолвила госпожа Переверзина, шаря в кармане своей «robe feulle-morte»… – Вот она! Прочтите! Вы увидите, что я прямо ставила ей этот вопрос о ее намерениях на да или нет, – и ее ответ. Мне принесли его в четвертом часу утра, после бала… Они успели объясниться там: все осталось по-прежнему…

Князь Ларион дрожавшею рукой взял протягиваемую ему записку, поднялся и отошел к окну… «Да, да и да. Елена Шастунова», начертанное крупным почерком Линою, словно молниею ослепило ему глаза. Потухал последний луч надежды – он всю ночь напролет лелеял себя ею – это было полное «примирение между ними»… Безмолвно опустил он руки…

Он долго оставался так, недвижный и немой, погруженный в глубокое, мучительное размышление.

– Что же, князь? – спросила наконец Софья Ивановна.

– Иди, значит, и действуй! – иронически проговорил он вдруг, как будто пробужденный этим голосом и воззрясь на нее загоревшимися зрачками. – Вы этого хотите?

– А вы не хотите? – живо возразила она и лицо ее все покраснело опять.

Он, не отвечая, прошелся мимо окон, рассеянно глядя на дальние вершины дубовой рощи за рекой, облитые горячим золотом летнего солнца…

– Она простила, она хочет, – начал он наконец, возвращаясь к Софье Ивановне, – я бы не простил…

– Вы никогда, значит, молоды не были! – вскликнула она. – Или забыли… Вы забыли, как чутко молодое сердце, как способно оно воспринимать самые разнообразные впечатления и страдать, и мучиться ими…

– Молодое сердце не умеет любить! – почти злобно прервал ее князь Ларион. – Оно только ищет себя в предмете любимом, ищет в нем только своего отражения и тупо, и жестоко-безжалостно угнетает по капризу своих личных ощущений нравственную волю чужой души, отдающейся ему…

– Вы правы, я не спорю, – заволновалась Софья Ивановна, – и не то еще я говорила Сереже… Но молодые души понимают лучше друг друга и снисходительнее друг к другу, чем мы с вами к ним.

– А чем платится за это снисхождение, знаете ли вы? – крикнул он. – Я бы вам показал ее там вчера, в уборной… Она изнемогала… Я не спрашивал, я знать не хочу, – примолвил князь с быстрым и презрительным движением руки, – чем довел он ее до такого состояния, но позвольте же мне думать после этого, что он не тот именно идеал… супруга, – и новая злобно-ироническая усмешка пробежала по губам князя, – который можно было бы призывать в мечтаниях для такого существа, как Hélène…

– Сергей… – начала было Софья Ивановна… Но он не дал ей продолжать. Глаза его засверкали, голос зазвучал неудержимою страстностью:

– Понимает ли он, что