Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич
Четверть века назад. Книга 1 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
– Прежде всего надо спросить Ольгу. C’est une fine mouche7, она наверное все знает!..
И, обратившись к первой камеристке своей «Lucrèce», закалывавшей ей косу шпильками:
– Сходи сейчас к Ольге Елпидифоровне и попроси их ко мне! – сказала она.
Горничная вернулась с ответом, что «Ольга Елпидифоровна еще почивают и не велели себя будить к первому завтраку, потому очень устали от танцев и должны играть на театре сегодня вечером, – а в будуваре Надежда Федоровна и спрашивают, могут ли видеть ваше сиятельство?»
Княгиня слегка нахмурилась:
– Первый завтрак я велела сервировать сегодня в двенадцать часов: могла бы, кажется, подняться к этому времени… А Надежде Федоровне скажи, чтобы подождала – я выйду, – примолвила Аглая, допускавшая не всех к тайнам своего туалета. – А мои шлейфы и прочее, что я давала им двум надевать вчера для театра, получила ты в целости?
– В аккурате, ваше сиятельство… И от Евгения Владимировича Зяблина бриллианты и все прочее сейчас все принесли по счету.
– Ну, у этого не пропадет ничего…
И стоявшее пред нею зеркало отразило не то счастливую, не то смущенную улыбку, заигравшую при этом имени на крупных губах Аглаи.
– Первеющий барин насчет всего-с, – прошептала на это, даже прижмурившись от избытка чувства, насквозь видевшая свою барыню невысокая, с плутовским выражением курносого, недурного лица и непомерно развитою грудью, прожженная, что говорится, «Lucrèce»…
– Что вам, ma chère? – спросила затем, окончив свой туалет и входя в будуар, княгиня ожидавшую ее там Надежду Федоровну. – Ah, mon Dieu, что с вами, вы больны? – вскрикнула она даже, внезапно пораженная восковым цветом губ, желтизною лица и опухшими веками стоявшей пред нею особы.
– Я две ночи не спала и… извините, princesse… не могу стоять, – разбитым голосом проговорила девица Травкина, бессильно падая в кресло, с которого только что встала поклониться княгине.
– Ah mon Dieu, вы совсем, совсем больны, – испуганно возгласила та, – надо скорей за доктором… Велите сейчас, 8-je vous prie, запрячь старую маленькую коляску и послать за ним в город. Ему надо непременно посмотреть вас. Vous avez peut-être quelque maladie contagieuse-8!..
И она всем грузным телом своим подалась назад, как бы собираясь бежать…
– Не тревожьтесь, княгиня, – с горько-ироническою улыбкой возразила Надежда Федоровна, – болезнь моя не заразит никого из счастливых вашего дома… Я не телом, я душой больна, – добавила она чуть слышно, – за доктором посылать бесполезно, но я была бы вам очень благодарна, если бы вы мне дозволили велеть запрячь коляску… или какой вам угодно экипаж, для меня собственно…
– Для вас? Вы хотите ехать? Куда?
– До ближайшего места, где я могла бы взять почтовых или нанять лошадей в Москву…
– В Москву? Mon Dieu, mais pourquoi9? – ошеломленно спрашивала Аглая Константиновна.
Компаньонка приложила руку к груди, вздохнула, низко опустила голову и, вскинув ее чрез миг опять вверх, взглянула прямо в глаза княгини, как бы желая не упустить ничего из того впечатления, какое должны были произвести ее слова:
– Я пришла проститься с вами, княгиня… проститься навсегда, – повторила она, подчеркивая.
– Проститься! Vous nous quittez10!
– Да, я не могу… я должна, я обязана! – торопливо повторяла девица Травкина, как бы заранее протестуя противу всякого уговаривания ее остаться.
– Я не понимаю, 11-се que vous entendez par là, ma chère Надежда Федоровна, – промолвила, надув губы, княгиня, – j’ai toujours été très polie с вами, жалованье ваше вы получали даже всегда вперед, et deux fois l’un de très beaux cadeaux toujours-11…
– Я вам очень благодарна, очень благодарна вам и всем вашим, – прервала ее та, – и поверьте, что решение мое оставить вас нисколько не происходит от того, чтобы мне было дурно здесь… Мне многое здесь дорого было, – искреннее чувство зазвучало рыданием в голосе бедной девы, – я любила Лину, как сестру… и никогда, никогда ее не забуду… А ваши подарки, – как бы припомнила она с новым взрывом горечи, – я их оставлю, раздам в вашем же доме… Там, куда я иду, там этого ничего не нужно…
– Не нужно? – Княгиня даже вспыхнула вся. – Вы надеетесь, что вам будут давать там больше, чем я, et que vous pouvez faire fi de mes cadeaux12?
Надежда Федоровна не то печально, не то презрительно пожала плечами:
– Бог дает то, чего не в состоянии дать никто из живущих, – проговорила она, подымая с некоторою театральностью глаза в потолок, – он дает страждущей душе успокоение и мир… Я иду в монастырь, княгиня! – заключила она как бы через силу…
Круглые зрачки Аглаи Константиновны непомерно расширились:
– В монастырь! – повторила она. – Vous voulez entrer au couvent13?..
Надежда Федоровна молча повела головой сверху вниз. Та поглядела на нее, поглядела и вдруг сообразила:
– 14-C’est encore се Hamlet, je suis sûre, который посылает всех в монастырь! – вскликнула она, всплеснув руками. – Надежда Федоровна, ma chère, я вас считала всегда такою умною!.. Я даже не понимаю, как слова d’un personnage какой-нибудь драмы, – des conseils très bêtes qu’il donne, я нахожу, quoique la pièce soit de Shakespeare, как это может сводить вас с ума и заставляет делать une bêtise comme cela-14!..
Как ни была мало расположена к веселости Надежда Федоровна, но эта комическая речь вызвала невольную усмешку на ее поблеклые губы.
– Гамлет никакого влияния на меня не имел, княгиня, – тихо промолвила она тоном горестной шутки, – в нем нет той любви, которая заставляет принимать те или другие слова человека на веру.
«Ah, mon Dieu, – пронеслось теперь в голове Аглаи новое умозаключение, – elle est amoureuse de се monsieur Goundourof»15. Она воззрилась участливыми глазами на сидевшую пред ней перезрелую девицу и заговорила тем мягким, увещевательным голосом, каким говорят с больными или с детьми.
– 16-Mais aussi, ma chère Надежда Федоровна, зачем же требовать невозможного!.. Il faut être raisonnable! Вы хотите, чтобы человек вас любил. Mais songez donc, он гораздо моложе вас, et puis malheureusement-16 у вас гроша нет, ma chère…
Болезненным лихорадочным румянцем покрылось все лицо бедной девы. «Это об Ашанине; княгиня все знает, Ольга передала ей все!» – поняла она…
Она поднялась на ноги:
– Пощадите меня, княгиня!.. Упреки ваши бесполезны… Я покидаю ваш дом!..
– Mais, ma chère, я вас ни в чем не упрекаю! – растерянно возразила Аглая. – Les sentiments sont permis à tout le monde17… Если вы желаете, впрочем, непременно оставить меня, – перебила себя она, принимая снова обиженный вид, – я вас не могу удерживать насильно.
