Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

легко и просто могло быть ей доставлено тем самым, страстно влюбленным в нее человеком, которого она звала «капиташкой», отвергала самым решительным образом, всячески оскорбляла и огорчала… «Через год она может быть в Белой Зале en robe de Cour16… Ранцов камер-юнкер… и тогда уж, разумеется, далее и далее – она уж там сумеет подвигать его»…

Мысли у барышни прыгали теперь, что альпийские козы, перескакивая невероятные пространства.

Она вдруг засмеялась и обернулась на Анисьева с сияющим лицом.

– У меня ужасное воображение, расходится – нет конца!.. Я чувствую, что могу сделать много глупостей, если у меня не будет верный советчик, который бы мне все говорил, что надо делать, а я бы его уж так слушалась, такая была бы паинька…

– И он мог бы рассчитывать действительно, что вы были бы ему во всем послушны? – быстро проговорил блестящий петербуржец тем особым, вкрадчивым шептанием, которое немцы выражают весьма удачным звукоподражательным «flüstern».

Глаза его договорили ей, что разумел он под этим «послушанием»… Она засмеялась опять, но не отвечала и опустила веки… В первый еще раз в этих «искорках», которые привыкла она вызывать в глазах каждого мужчины, было, она чувствовала, что-то оскорбительное для нее. Это было не то, что-то неудержимое, страстное, захватывающее и сообщающееся, что говорило во всем существе Ашанина, например… «А где он, однако, скрывается? он не танцует? как хорош он был в своем костюме!» – прыгали опять мысли Ольги… «А у этого точно торг какой-то, даже гадко…»

«И с ним опасно, – думала она далее, – если только дать ему немножко взять себя в руки, от него уж не вывернешься… И точно ли все так можно сделать, как он говорит, и только чрез него?.. Главное, не надо спешить. Я уеду с княгиней в Петербург и все сама там пойму. Капитан не уйдет: его только поманить, и он всегда будет тут, когда только я захочу»…

Чижевский начинал новую, очень сложную какую-то фигуру в четыре пары разом. Каждый кавалер должен был выбрать даму, дама – кавалера.

Ольга медленным шагом направилась в конец залы, где скромно и уныло, рядом с пуляркой Eulampe, сидел ее будущий камер-юнкер.

Она не подошла к нему, а остановилась в трех шагах и, как намеревалась мысленно, «поманила» его к себе кончиками двух пальцев.

Он встал и приблизился, темный, как туча.

Она подала ему руку и глянула ему прямо в глаза:

– Это что за лицо такое? Вы знаете, что я этого не люблю! Я люблю, когда оно у вас хорошее, веселое, и я могу каждую минуту прочесть на нем, что вы думаете обо мне.

– Для вас, Ольга Елпидифоровна, особенное удовольствие составляет конфузить меня при всяком случае, – пробормотал Ранцов через силу, чувствуя теперь в широкой ладони своей всю ее горячую и сквозь перчатку руку…

– А вы, – отвечала она, тихо двигаясь с ним по зале и глядя на него избока тем знакомым ему взглядом, от которого все волосы топорщились у него на голове, – а вы и потерпеть не можете?.. А если я, положим, нарочно вас мучаю, хочу испытать, верно ли, что вы меня так любите… Что тогда?..

– Для вас все шутки, а для меня каково? – едва мог он договорить от волнения.

– Кто знает! Поживете, может быть, и увидите… Вы очень хорошо мазурку танцуете, я заметила; где вы это выучились, в Польше? – заключила она, становясь с ним в круг фигуры.

Если бы наш храбрый капитан вместо Владимира получил за Коморн Георгия, и даже из рук самого фельдмаршала, он, конечно, не был бы так безумно счастлив, как в эту минуту…

VII

– Messieurs, grande promenade avec vos dames1! – подхватывая первый свою даму под руку, крикнул на всю залу дирижер Чижевский, которому Костя Подозерин, по поручению хозяйки, только что передал, что партии окончены и пора ужинать. – Польский! – дал он знак оркестру.

И до смерти усталые, но все так же оживленно двигавшиеся молодые пары с громким говором и смехом потянулись за ним к давно открытым для протока воздуха, но завешенным от света своими тяжелыми штофными портьерами дверям залы, выходившим на балкон со стороны сада.

– День, день! – словно при виде чего-то совершенно неожиданного послышались возгласы в веселом рое, высыпавшем на балкон.

– И смотрите, как высоко уж солнце! Ужас! – визжали пулярки.

– А вы думаете, который час? – гаерничал Шигарев.

– А который?

– Час купаться идти. Пойдемте!

Пулярки завизжали снова.

– Не смейте так моветонничать! – крикнула, обернувшись на него, Eulampe, шедшая пред ним под руку с капитаном, и треснула его веером по рукаву.

– Сломаете, я вам нового не подарю! – засмеялся Шигарев.

– Очень мне нужно! Я бы и не приняла! – фыркнула она на это.

– А ты попробуй преподнести! – хихикал сзади Свищов, – примут наверное!..

Чижевский с Женни и ближайше следовавшие за ними пары уже сбегали по ступеням лестницы в сад.

– Останемся здесь, я не могу – устала, – шепнула Лина своему кавалеру, роняя руки на перила балкона и глядя вдаль мигавшими от света глазами. – Ах, как сладок этот чистый воздух!..

– Господа, mesdames, – раздался голос выбежавшего из залы Кости Подозерина, – куда вы? Княгиня просит сейчас же в столовую, ужинать!

– Мы сейчас, сейчас! – крикнул снизу Чижевский. – Мы пройдем туда садом кругом дома.

– Граф Анисьев, граф Анисьев!

Подозерин поспешно сбежал к нему.

– Вас княгиня просит…

Флигель-адъютант сморщил брови:

– Что ей угодно?

– Она желает, чтобы вы повели ее к столу.

– Но, вы видите, я с дамой…

– Идите, идите, граф, – сказала вполголоса Ольга, – а то мне за это достанется…

– В таком случае mille pardons2!..

И он, посылая мысленно нашу княгиню к черту, отправился за Подозериным вверх.

Ольга отошла в сторону. Все остальные пробежали мимо нее в сад… Она спустилась тоже…

В голове у нее стояло прежнее: этот разговор с Анисьевым, открывший ей то, о чем она и не догадывалась: собственный богатый дом в Петербурге, опера, рысаки, Белая Зала, toilette de Cour, муж – этот самый «капиташка», в золотом мундире… «И не будет он смешон? – прыгали ее мысли… – Он все же mauvais genre, говорить не умеет… И эти усы щеткой, и он с ними целовать меня полезет. Брр…»

– Как же это вы одна?

Она вздрогнула… Пред нею стоял Ашанин.

– Владимир Петрович! – вскрикнула она. – Где это вы скрывались?

– Я никогда не танцую, – холодно ответил он, – играл в карты, потом вышел пройтись; утро, видите, какое… А где же ваш кавалер?

– Его потребовала княгиня… Дайте мне вашу