Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

Четверть века назад. Книга 1 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Ольга все это скорей угадала, чем расслышала.
– Вы меня еще не знаете, – сказала она, – я могила pour les secrets9!.. Да еще когда от этого зависит такое счастье… Я и не знаю, право, что я готова сделать, чтобы наши планы удались!..
Этот горячий взрыв молодого желания перенес нашего озабоченного петербуржца к строю помышлений более игривого свойства. Он устремил опять загоревшиеся глаза в сияющее лицо своей дамы:
– А скажите, пожалуйста, – заговорил он прежним шутливым тоном, – что тянет вас так страстно в Петербург? Повеселиться хочется?..
– Веселье своим чередом… Но у меня другое в виду. Я вам начала говорить, что у меня хороший голос… Очень хороший, все даже говорят – замечательный, – пояснила Ольга, – и я поэтому действительно страстно желала бы…
– Поступить на сцену? – первою мыслью представилось ее собеседнику.
– Quelle horreur10! Я – на сцену, Бог знает с кем! – вскрикнула барышня, вскинув на него полный упреков взгляд. – Можете ли вы это обо мне думать!.. Я совсем о другом думала.
– Простите великодушно, – засмеялся он, – я думал, что вы стремитесь сделаться второю Madame Malibran… Се n’est déjà pas si mal11!
Барышня слегка надулась.
– Я вижу, вы надо мной смеетесь, и я, конечно, после этого ничего не могу вам сказать.
– Напротив, – все, – бархатным голосом, наклоняясь на миг почти к самому ее плечу, пропустил Анисьев, – я весь слух и весь преданность вашим желаниям.
Его быстрое, горячее дыхание пробежало у нее по коже. Она слегка вздрогнула, вспыхнула и, не глядя на него, протянула руку за веером своим, которым он небрежно играл все время.
– Я совсем не о сцене, – начала она, – я думала, что с моим пением я могла бы попасть… ко Двору, – домолвила она скороговоркой.
– Ко Двору? – повторил он. – Вы желали бы, чтобы вас пригласили туда петь?
– Нет, совсем… – словно проглотила барышня.
– Как «совсем»?
– Д-да… Вот как попала фрейлина Вер…
Она не договорила и, прежде чем он успел открыть рот, прежде чем увидала она выражение его лица, поняла каким-то внезапно сказавшимся в ней теперь чутьем, что то, о чем она сейчас говорила, тот план, который она с такою любовью лелеяла и носила так долго в голове своей, что все это представляло собою нечто совершенно несбыточное и невозможное.
– Или это глупость, вы думаете? – торопливо промолвила она тут же, оборачиваясь на него смущенно вопрошающими глазами.
Он старательно разглаживал свои прекрасные усы, чтобы не дать ей заметить улыбки, в которую невольно складывались его губы.
– Я никогда не посмею назвать это так, как вы, но смею думать, что это принадлежит к миру тех неожиданных и мгновенных фантазий, которые часто загораются и проходят в женских головках… Вы позволите мне говорить откровенно? – спросил он уже более серьезным тоном.
– Je vous prie12, – сказала Ольга, опуская глаза и усиленно дыша высокою грудью.
– Пример, на который вы ссылаетесь, – de l’historié ancienne13, и именно потому, что он был, все шансы против того, чтоб он повторился. К тому же и там условия были другие, – промолвил как бы вскользь флигель-адъютант.
Но она поняла.
– Да, там все-таки известная, светская, а я – уездная барышня, дочь исправника…
«Исправника», – со злобным отчаянием повторила мысленно Ольга, быстрым переходом, как это всегда случалось с нею, чувствовавшая себя в эту минуту настолько униженною и «презренною», насколько возносилась она над остальными смертными тому полчаса.
– На свете, конечно, нет ничего невозможного, – продолжал ее кавалер, – но, насколько я могу судить, для того чтобы вы могли достичь желаемого, нужна была бы целая комбинация благоприятных обстоятельств, на подготовку которых, – протянул он, – требуется много такого, что дается многолетним опытом и тонким знанием Петербурга… И к чему, – заговорил он с возрастающим оживлением, – стали бы вы тратить на это лучшие дни вашей молодости, идти на неприятности, отказы, когда вам стоит только руку протянуть, чтобы получить положение гораздо более прочное и блестящее, чем то, которое только издали и в ваши лета может казаться завидным?
– Это про что же вы говорите? – спросила недоумело Ольга.
Анисьев глядел на нее, как будто отмечая в своей памяти каждую подробность ее соблазнительного облика.
– Вы так хороши, – говорил он, – в вас так много огня, вы чувствуете в себе столько законных прав на наслаждение жизнью, что вам душно, невыносимо в захолустье – я разумею под этим и Москву, – вставил он, смеясь, – вас тянет туда, где представляется широкий простор для осуществления ваших мечтаний, – не так ли?
– О, да, если бы вы знали! – воскликнула она неудержимо. – Мне всего, всего хочется!
– Вот видите, я угадал! Но для того чтобы достать рукой до этого «всего», нужен пьедестал, лестница… В наше время пьедестал этот прежде всего средства, деньги… А, по-видимому, от вас зависит…
– Это все опять капиташка? – забегая вперед его речи, вскликнула еще раз барышня.
Воспитанный петербуржец невольно поморщился от вульгарности этого выражения. Ольга тотчас же заметила это и слегка сконфузилась.
– Я так, шутя, называю… monsieur Ранцова, – быстро промолвила она. – И вы бы мне советовали?..
Анисьев только утвердительно головой повел.
– Но он, вы видели, – жалобным тоном сказала она, – он совсем du простой… И потом деньги не все – в Петербурге опять-таки нужно une position. А из него что же можно было бы сделать? Тридцать пять лет – и отставной капитан! Куда меня с ним примут?
Флигель-адъютант засмеялся:
– А через год – почетный член детских приютов, на которые он пожертвует пять-шесть тысяч рублей, и камер-юнкер, а, следовательно, для молодой красавицы-жены право представиться ко Двору и затмить на выходе в Белой Зале всех городских дам магнифиценцией14 своего платья, а всех их вообще свежестью и прелестью своей особы.
У барышни огни в глазах запрыгали. Она никогда об этом не думала, не знала – и вдруг целый новый горизонт открывается пред нею.
– И это в самом деле? – сказала она с воскресшим блеском в глазах. – Это можно было бы так скоро?
– Если бы вам в таком случае угодно было поручить мне ваши интересы, – ответил он, проницательно глядя в эти глаза, – я мог бы указать вам и, надеюсь, аппланировать15 все надлежащие к тому пути.
Ольга в первую минуту и не подумала поблагодарить его за предложение. Она все еще не могла справиться внутренно с таким неожиданным для нее открытием: то, к чему она стремилась и чего рассчитывала достигнуть далеким и – она никогда не скрывала от себя этого – трудным путем, это совершенно
