Алчность - Анита Берг

обладал тонкой артистической натурой и просто восхитительно планировал подобные мероприятия. Он всегда обращал внимание на мелочи, создававшие особенно комфортную, изысканную атмосферу, и уж конечно, никто никогда не жаловался, что на приеме у Гатри подавали посредственные блюда или напитки. Чтобы ничего не упустить из виду, он занимался подготовкой бала по случаю своего пятидесятилетия вот уже почти год.

— Гатри, тебе не кажется, что тратить такие деньги неразумно? Надвигаются тяжелые времена, — говорили ему знакомые.

— Тем больше причин от души повеселиться, дорогой мой. Надо делиться тем, что имеешь, пускать свои накопления в оборот. Было бы преступлением хранить их в банке или под матрасом. Разве кто-то может сказать, что старина Гатри не заботится о процветании нашего общества? — рассмеялся он собственной шутке.

Он решил, что его парижский дом слишком мал для такой вечеринки, и приобрел неподалеку от города замок. Этот поступок быстро стал легендарным.

— Вы слышали, что Гатри купил громадный замок только для того, чтобы устроить там вечеринку?

— Боже милосердный! Он что, рехнулся?

Но кем-кем, а сумасшедшим Гатри Эвримен не был. Он подыскивал такое место вот уже несколько лет, предполагая использовать его для другого своего «долгоиграющего» замысла. То, что подходящий замок появился на рынке как раз в нужное время, лишь означало, что теперь Гатри может одним ударом убить двух зайцев.

Его часто спрашивали, к какой национальности от себя относит.

— Ну конечно, к европейской, дорогуша. К какой же еще? Я выше всей этой националистической грязи.

— А ты собираешься когда-нибудь вернуться в Англию?

— Упаси Бог! Там слишком сыро.

Гатри еще много лет назад решил, что лучше всего чувствует себя во Франции. Ему импонировала неукротимое стремление французов к свободе, их гордость за свою страну, их пренебрежительное отношение к власти, он наслаждался тягой этой нации к удовольствиям, к вину и хорошей пище. Он считал французов эксцентриками и любил их за это.

Когда Гатри было двадцать, он понял, что хочет провести во Франции остаток жизни. Он часто рассказывал о случае, который окончательно убедил его принять это решение.

— На светофоре горел красный свет, — спокойно сказал он своему приятелю-французу, катавшему его по Парижу.

— Ну и? — спросил его друг.

— Почему же ты не остановился?

— Если тебе интересно, я расскажу. Что это такое? — указал француз на другой светофор. — Всего лишь куча проводов. И эта коробка имеет право указывать мне, французу, что делать? Да никогда!

Придя в восхищение от такой анархистской философии, Гатри па следующей же неделе приобрел во Франции виллу и за все прошедшие тридцать лет ни разу об этом не пожалел.

Услышав о том, что Гатри Эвримен купил огромный пустой замок, все парижские владельцы антикварных магазинов, картинных галерей и тому подобных заведений пришли в возбуждение, ожидая резкого роста их торгового оборота. К их разочарованию, Гатри не стал скупать все подряд. Вместо этого в старом здании начали работать многочисленные бригады каменщиков, штукатуров и водопроводчиков. Гатри занялся прокладкой труб, оборудованием ванных комнат, туалетов и кухни. «Остальное подождет», — отвечал он любопытствующим. Сантехники и плиточники работали до поздней ночи, а по высоким гулким комнатам эхом разносилось стрекотание многочисленных швейных машинок: это шили портьеры и занавеси с рюшами.

Гатри долгое время раздумывал над замыслом своего бала. Он решил, что это будет бал-маскарад — этот человек любил масштабные зрелища с переодеванием. Вечеринка, выдержанная в золотых или серебряных тонах, не годилась — слишком заезженная тема. Стоит ему лишь намекнуть на то, что следует одеться как можно ярче, и гости придут в нарядах всех эпох и стран, устроив полный хаос — допускать этого было нельзя.

Все решила случайно попавшая ему в руки книга, посвященная творчеству Сэсила Битона[6]. Гатри увидел фотографию одной из постановок мюзикла «Моя прекрасная леди» и пришел к выводу, что это именно то, что он искал. «Поздняя викторианская эпоха, все элегантно выдержано в черно-белых тонах и глубоко символично: черный цвет как скорбь по беспорядочно прожитому полувеку, а белый — как надежда на то, что следующие пятьдесят лет пройдут совсем иначе», — подумал он.

Когда приглашения были наконец разосланы, это вызвало некоторый шок: их было очень мало. Гатри знал очень многих людей, и ожидалось, что он пригласит по крайней мере тысячу человек. Однако Гатри ограничился четырьмя сотнями — просто мизерным количеством, соглашались все. Те, кому приглашение не досталось, были жутко разочарованы, четыреста же избранных не скрывали своего торжества.

Замок находился в часе езды от Парижа, поэтому радушный хозяин, кроме нескольких комфортабельных автобусов, выписал из Лондона четыре двухэтажных омнибуса — для тех гостей, которые остановились в отелях Парижа. Снять номер или виллу поблизости от замка оказалось почти невозможно: все то немногое, что было доступно в той местности, Гатри уже забронировал для своих многочисленных гостей.

Автобусы дожидались гостей на Пляс Л’Этуаль. Полиция дала на это специальное разрешение, что было весьма удобно да тех отелей, где остановились приглашенные. Гатри думал было организовать объезд всех гостиниц, но учел привычку женщин вечно опаздывать и решил вместо этого установить единое место сбора. У каждого из автобусов вместо номера маршрута была табличка с надписью «К Гатри».

На площади играл духовой оркестр, в том числе несколько волынок, и это удивило многих: Гатри часто заявлял, что ненавидит волынки, как и ткань шотландку, и ни за что не станет ногой на шотландскую землю. Завывание волынок и солдаты в пестрых кильтах возбуждали любопытство, и скоро на площади уже собралась толпа зевак.

В таком столпотворении приглашенным было трудно держаться с достоинством. Некоторые из них ни разу в жизни не ездили на автобусе, а другие давно забыли, когда делали это в последний раз, поэтому гости, словно малые дети, пришли в волнение. Среди них была и Винтер Салливан, элегантная, утонченная жительница Нью-Йорка, одетая в обтягивающее платье из черного шелка со вставками из черных и белых квадратиков и с клетчатым турнюром.

— Настоящий лондонский омнибус! Круто! Давай поедем на крыше!

Глаза женщины от возбуждения сверкали, и это очень нравилось Уолту. Он был рад, что его сопровождает Винтер, а не Черити — чтобы Черити вела себя так оживленно, должно было произойти что-то невозможное, и она наверняка отказалась бы садиться в автобус, сочтя это вульгарным. Уолт взял Винтер за руку:

— На крыше, так на крыше.

Еще недавно упорядоченная очередь из гостей быстро превратилась в давку: обычно безукоризненно вежливые светские львы и львицы толкались, стремясь занять в красных омнибусах лучшие места. Про оборудованные кондиционерами обычные автобусы никто и думать