Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

С этими словами я выскочила за дверь и бросилась вон из этого дома. Когда каноник пришел в себя от страха, я уже была далеко.

Вернувшись домой, я застала там Климентину, совсем упавшую духом. Моя подруга сидела на кровати в одном нижнем белье, а ее мрачный вид говорил о том, что ей пришлось вынести как физические, так и нравственные страдания.

«Что случилось?» — спросила ее я.

«Нечего греха таить, напрасно я не послушалась твоих мудрых советов. Я думала только о своих удовольствиях, оставила без внимания приказы предводителя и первым делом отправилась в гости к субъекту, чей адрес лежал у меня в кармане. Человек этот был предупрежден о моем визите, ждал моего прихода. Меня уверяли, что мне придется иметь дело чуть-ли не с юношей: господин, к кому я наведалась в гости, выглядел лет на пятьдесят, мерзкий урод, подлец и гнусный развратник, вот кому меня сосватала цыганка. О Леонора! Ты даже не представляешь, какие вольности со мной он себе позволил... непристойнейшие причуды и предложения, извращеннейший вкус... В моей жизни были два любовника... но никто из них... ох! Нет, нет, ты считаешь меня безнравственной особой, но и я, вспоминая эту встречу, заливаюсь краской стыда... Ты не поверишь, мерзавец хотел обойтись со мной как с мужчиной... Я отчаянно сопротивлялась, однако же он, призвав на помощь подбежавших слуг, сумел совершить надо мной насилие и, таким образом, удовлетворил свою грязную страсть...»

Прервав свой мрачный рассказ, подруга моя залилась слезами. Я не стала ее утешать, так как считала, что наступила удобная минута для серьезного разговора. Долой сантименты — время нанести решительный удар!

«Ну, что ж, — сказала ей я, — ты наказана; твои порочные взгляды обнаружили полную несостоятельность перед лицом опыта. Разумные доводы, которыми я пыталась опровергнуть твои софизмы, ничему тебя не научили, быть может, это маленькое приключение пойдет тебе на пользу. О Климентина! Почему ты вбила себе в голову, будто нелюбимый человек способен доставить женщине острые наслаждения? Какое дело до твоих удовольствий негодяю, заплатившему тебе за любовь?

Климентина, теперь ты, надеюсь, будешь умнее; жестокие угрызения совести, на твое счастье, спасут тебя от полного развращения. Недавно ты горячо оправдывала все эти пороки и даже утверждала, что они идут на пользу любви: помнится, ты называла их порождениями природы.[44] Прости... Мне казалось, что ты была с ними прекрасно знакома. Твои страдания, однако же, убеждают меня в обратном. Перестань отныне забивать себе голову нелепыми суждениями, откажись от пустого тщеславия, которое вынуждало тебя превозносить человеческие заблуждения, и не защищай по крайней мере те пороки, какие никогда тебе не были свойственны».

Со слезами на глазах Климентина заключила меня в свои объятия. Упрашивать ее вести себя осмотрительно показалось мне излишним: по всей вероятности, она чистосердечно раскаивалась. Когда Климентина несколько успокоилась, я, растроганная слезами подруги, попыталась ее утешить и потом мы спокойно заснули.

На следующий день нам нанесла визит Флорентина, сопровождаемая той самой цыганкой, что дала Климентине злополучный адрес. Подруга моя не удержалась от упреков; по моим наблюдениям, Климентина провинилась лишь в том, что не сумела вовремя отогнать от себя дурные мысли, зато цыганка оказалась законченной развратницей, к тому же склонной сбивать с пути истинного своих подруг.

«Ну-ну, — отвечала Альдонса, — в нашем ремесле ломаться не приходится; неужели ты думала, что попадешь в объятия Амура и будешь спать с ним на лепестках роз? Я, допустим, ошиблась, так как все уверяли меня, что там живет благородный юноша, ну и что? Какое это имеет значение? Моя дорогая подруга, заплатив деньги, мужчины менее всего склонны потакать нашим капризам, их заботит лишь собственное удовольствие... Я подыскала тебе приличного клиента, а ты не сумела воспользоваться благоприятным случаем. Мы вели себя более покладисто, чем ты. Нас никто не изнасиловал... Дитя мое, ко всему привыкаешь, а привыкнуть к подобному обхождению, поверь мне, — сущие пустяки. Нас попросили навестить известный тебе дом во второй раз, и вот, как видишь, в кармане у меня бренчат двадцать пять пистолей. Разве можно выручить такие деньги за обычные удовольствия? Между прочим, в нашем деле следует стремиться к одной лишь наживе, и если извращенцы платят нам больше, чем нормальные мужчины, то мы в первую очередь будем удовлетворять именно извращенцев».

Альдонса, к слову сказать, считалась среди цыганок отъявленной развратницей; справедливости ради замечу, что ее подруги никогда нам не говорили подобных гадостей. Раздраженные речами Альдонсы, мы с Климентиной хотели было прервать нашу беседу под каким-то благовидным предлогом, но помешала нам это сделать донна Лауренсия. Ворвавшись к нам в комнату, хозяйка сообщила, что два доминиканских монаха горят желанием познакомиться с нами, и, не дав нам времени на ответ, втолкнула их в нашу спальню.

«Минуточку, сударыня, — обратилась я к этой наглой сводне и, замирая от страха, поднялась с дивана, — двое почтенных гостей, смею надеяться, нуждаются в обществе двух, а не четырех женщин: позвольте же вас покинуть, мы с подругой уходим».

«Как вам будет угодно, — отвечала хозяйка, которой Бригандос, очевидно, запретил нас принуждать. — Делайте что хотите. Пока преподобные отцы занимаются с этими двумя девицами, вы можете посидеть в гостиной. Не тревожьтесь, мои гости займут вашу комнату ненадолго».

Мы спустились в гостиную. Бесстыдные монахи настолько увлеклись нашими подругами, что мы смогли вернуться к себе лишь с наступлением сумерек.

Климентина явно не желала навестить старого придворного, к кому она не успела зайти накануне, так как пожертвовала своими делами ради мнимых удовольствий. Подруга моя опасалась неожиданного подвоха, но ее предусмотрительность, как мне показалось тогда, начинала походить на манию преследования. Климентина умоляла меня пойти к придворному вместо нее, и я вняла ее просьбам. Поскольку упомянутый субъект не причинил мне ни малейшего вреда, я позволю себе обойти молчанием скучные подробности этого визита.

Три или четыре подобные истории позволили мне неплохо заработать, так что благодаря моим стараниям к концу нашего пребывания в Толедо Бригандос положил себе в карман около сотни пистолей. Наконец, мы получили приказ уладить все свои дела в течение трех недель и готовиться покинуть Толедо. Предводитель должен был ждать нас у лесной опушки, слева от мадридской дороги; попрощавшись с хозяйкой, мы с Климентиной отправились в путь. Донна Лауренсия, похоже, была недовольна тем, что мы не принесли ей никакого дохода.

Вы, вероятно, осудите меня за то, что я не потратила вырученные деньги, чтобы скрыться от этих нечестных людей, — сказала