Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

«Ну, а в Мадриде ты по-прежнему будешь ссылаться на эти причины?»

«Нет, прибыв в столицу, мы сразу же отправимся к моим друзьям, которые сумеют нас защитить от козней этих дурных людей. Да и они должны помнить наш уговор, ведь мы обещали идти с ними только до Мадрида».

«Ну, что ж, покоримся судьбе; по-видимому, нам придется испытать еще немало злоключений».

Климентина, посмотрев на меня, с некоторым замешательством спросила, чем намереваюсь я заниматься в Толедо. По выражению ее лица я поняла, что она задумала что-то порочное, но боится обнаружить свои планы перед добродетельной подругой.

«Хранить верность супругу; до сих пор это было моим основным занятием. Я не предам Сенвиля, даже если мне будет угрожать гибель».

«Но причем здесь я? Воздержание для меня становится обременительным; я свободная женщина, мне некому хранить верность; бродячий образ жизни действует возбуждающе, от всего, что я вижу и чем занимаюсь, голова идет кругом... Какую выгоду извлекла я от излишней стыдливости? Я ведь никогда не собиралась сделать проституцию своим ремеслом. Надо быть совсем дурой, чтобы думать о репутации в столь стеснительных обстоятельствах. Я всегда утешалась тем, что после первого ложного шага второй шаг выходит удачнее. Потеряв честь однажды, ты совершишь страшную глупость, отказавшись от очередного рискованного приключения. Нет, еще не все потеряно... Первый грех наряду с немалым удовольствием приносит нравственные страдания, не теряйся, смело греши и дальше, и ты будешь наслаждаться розами, не боясь уколоться их шипами».

«Как? Когда на карту было поставлено все наше благосостояние, когда в вознаграждение за нашу покладистость перед нами были выставлены наши сундуки, ты, воодушевленная добродетелью, сопротивлялась, а теперь, из-за мелкой выгоды и сомнительных удовольствий готова отдаться первому встречному?»

«Мало ты знаешь женщин, коль скоро упрекаешь меня в непоследовательности! Главное для нас — минутный каприз, причуды темперамента. Нас не соблазнить блеском золота, но мы тут же превращаемся в шлюх, стоит нам влюбиться в какого-нибудь красавчика».

«О Небо! Я вижу, тебя снова кто-то совратил».

«По правде говоря, одна из наших попутчиц дала мне адрес некоего толедского дворянина, неравнодушного к таким, как мы, женщинам. Если я соглашусь разделить наслаждение с этим прекрасно сложенным юношей, то мне не уйти от него без богатых подарков».

«А если наш предводитель прикажет отдать ему весь дневной заработок?»

«Я подчинюсь, но в Мадриде я получу подарки назад; таков был мой уговор с Бригандосом. Разве следует слепо надеяться на то, что в столице нам обязательно помогут? А если мои могущественные покровители давно умерли? Зато на толедские заработки я рассчитываю твердо, так что нам двоим не придется испытывать нужду».

«Пусть так, но как бы нас ни встретили в Мадриде, ты обещаешь мне, по крайней мере, расстаться с цыганами?»

Климентина, как вы слышали, и раньше не раз себе противоречила, теперь дала мне такой неопределенный ответ, что я решила более не надеяться на ее поддержку. Прикинув мои возможности, я посчитала для себя наилучшим дойти вместе с цыганами до Памплоны, куда они собирались отправиться после остановки в Толедо. Из Памплоны я бы легко перебралась в первый же приграничный французский городок и там обратилась бы в полицейский участок. Получив от властей необходимую помощь и поддержку, я спокойно бы доехала до родной провинции. Прекрасные планы! Но по воле Неба им не суждено было сбыться, как вы скоро узнаете, судьба не позволила мне предпринять что-нибудь серьезное.

Перед прибытием в Толедо я настойчиво пыталась отговорить мою подругу от рискованных затей, но если женщина сама подготавливает себе гибель, любые благоразумные советы только приближают час катастрофы; опасности лишь обостряют желание: раскройся перед такой женщиной адская пропасть, и несчастная бросится в нее сломя голову. С поразительным красноречием Климентина находила тысячи оправданий своему падению, и мои обвинения наталкивались на них как на каменную стену. Дурная голова в союзе с пылким темпераментом способны свернуть горы.

Видя, что я оставила свои попытки переубедить ее, Климентина решила в свою очередь обратиться ко мне с уговорами. Доводы ее, впрочем, особого изменения не претерпели, она лишь чуточку переменила прежние оправдания; поскольку мне не удалось обратить подругу на путь истинный, та посчитала, что совращение — занятие несравненно более легкое. Не желаю ли я взять у нее другой адрес, — говорила мне она, — удовольствие мне там гарантировано, а подарки будут еще ценнее... Кто отблагодарит меня за супружескую верность? Кто поверит, что я не изменяла мужу? Ведь я пользовалась полнейшей свободой, кочевала вместе с цыганами. Как рассеять вполне понятные подозрения? Не в силах доказать свою верность, я буду испытывать жесточайшие страдания, так и не вкусив радостей любви.

«Смелее, моя дорогая подруга, — продолжала нашептывать эта коварная сирена, — мужчины ценят самих женщин, а не их мнимую добродетель; нравы теперь испортились, так что твоя драгоценная стыдливость вряд ли привлечет к себе кавалеров. Мужчины отвернутся от нас с презрением, если увидят, что мы придаем значение условностям, по сути дела совершенно бесполезным. Ты устояла против искушения? Значит, искуситель был недостаточно настойчив, и никто сегодня даже не подумает о том, что женщина решится на отчаянное сопротивление...

Ну, а если муж, ради которого ты себя хранишь, не оценит твоего подвига и, оставшись одна, чем тогда станешь наслаждаться? Неужели из суетного тщеславия ты отвергнешь реальные блага? Разве ты променяешь неописуемые радости любви на призрачные удовольствия гордого самолюбия? Перейдем теперь к вещам более важным: допустим, глубокоуважаемый супруг никогда не узнает о твоей неверности — да и кто откроет ему эту тайну? Значит, он по-прежнему будет считать тебя целомудренной, как если бы ты ему никогда не изменяла; между прочим, скрытая измена никого не беспокоит, муж начинает испытывать страдания, только когда правда выходит наружу; не знай он правды, так и не горевал бы... Сенвиль неизмеримо сильнее расстроится, если заподозрит тебя в супружеской измене, хотя ты и сохранишь ему верность, зато пребывая в неведении, он будет наслаждаться семейным счастьем, которое, таким образом, находится всецело в твоих руках. Благоденствие супругов зависит от мнения окружающих; постарайся сделать так, чтобы все считали тебя целомудренной, а сама спокойно предавайся разврату; под покровом тайны ты можешь в тысячу раз превзойти в распутстве Мессалину и Феодору, не испортив притом настроения своему мужу: он огорчится только в том случае, если, несмотря на твое безукоризненное поведение, о тебе поползут гнусные слухи и наговоры.[40] Какие глупости совершает стеснительная женщина! Словно последняя рабыня, она услаждается видом собственных цепей, отказываясь