Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

эту девицу от двора своей матери и поместил ее в штат жены. В первое время Анна Австрийская выказала в этом случае некоторые проблески ревности или лучше сказать оскорбленного самолюбия: ей казалось обидным, что другая могла воспламенить натуру, которая близ нее оставалась ледяной. Гнев ее дошел даже до такой степени, что она, говорят, грозила, королевской любимице отрезать ей нос. Последнее кажется, однако же, весьма невероятным; в ее характере не было ничего свирепого: все ее погрешности проистекали из невинной склонности к тому, что ей нравилось, из нежного устройства ее членов, увлекавших ее к сладострастию без намерения, без распущенности, почти со скромностью. Все ее привычки подчинялись этому влечению: часто ее усыплял аромат цветов, наставленных во множестве в ее комнате; во время концертов грудь ее волновалась при мягких звуках флейты; труба раздражала ей нервы. Кожа у королевы была столь нежна, что едва находили для нее белье достаточной тонкости; буквально листок розы обеспокоил бы ее в постели. Подобная организация была несовместима с жестокостью, и потому, сделавшись регентшей, она грешила лишь противоположным недостатком.

Маркиза Фаржи, возымевшая некоторое влияние на королеву, скоро успокоила ее относительно мнимой любви короля, выставляя все, что было безвредного в этом чувстве. Она даже подкрепила свои доводы очевидным доказательством, дав возможность Анне Австрийской присутствовать невидимкой однажды в беседке в Сень-Жермэне при разговоре короля с той, которую называли его любовницей.

– Я чувствовал бы большое блаженство, милая Маргарита, если бы вы принадлежали мне душой и телом, сказал Людовик ХIII: – и вот почему мне очень грустно, что вы не хотите поселиться в маленьком версальском замке.

– Место очень хорошо выбрано, шепнула королева маркизе, глубоко вздыхая.

– К чему этот замок, к чему даже эта беседка, в которой мы находимся? Не лучше ли зала, наполняя обществом? отвечала фрейлина. – Разве, не прилично любить? Неужели может считаться преступлением нежная склонность души?

– Нет; но они говорят, что в дружбе различных полов есть нечто любящее таинственность.

– Не знаю, государь; ибо до той минуты, когда Бог привел меня познакомиться с вашим величеством, я закрывала свое сердце от каждого мужчины, сказать правду – я всех их презирала. Но мне скоро двадцать семь лет, и я уже провела десять с фрейлинами, вся жизнь которых проходит в мечтании о каких-то, не знаю, восторгах. Не раз они принимались рисовать мне пламенными красками это блаженство… Но я видела в этой страсти только чувствительное доказательство безумия. Кто в здравом уме может день и ночь мечтать о блаженстве, осуществление которого относится к надежде также как минута к вечности.

– Вижу, почему любовь не властна тронуть этой красавицы, сказала маркиза на ухо королеве. – молодая девица считает, что выигрыш не вознаграждает трудов игры.

– Мне часто приходило на мысль то, что вы говорите, Маргарита, сказал томно король.

– Я думаю, прошептала Анна Австрийская.

– Я понимаю дружбу, продолжала девица Готфор: – я вижу нежное излияние одной души в другую, чистое как все, что исходит из этого источника; ибо страсти портятся переходя лишь чрез нечистоту наших чувств… Вся грязь там.

– Право, я всегда полагала, что в любви наших щеголей нет ничего королевского.

– Во, всяком случае, государь, даже судя по их собственным словам, то что они называют счастьем, так мало, так мало, что даже не жаль и не знать его… И когда подумаешь, сколько эта безделица стоят мужчинам постоянных забот, тяжелых усилий, споров, бессонных ночей, опасностей; каким подвергает женщин сперва кокетству, а потом покорности, потом рабству, наконец раскаянию и ревности; если прибавить к этому ужасные страдания, которыми мой пол должен сверх того поплатиться за каплю меда, право можно поздравить себя, что не испытываешь счастья любовников.

– Маркиза, шепнула Анна Австрийская: – я полагаю, что эта живая льдина не совсем не права.

– Увы, ваше величество, в таком щекотливом предмете вы основываете свое мнение на весьма, старинном воспоминании.

– Грешница, отвечала королева, засмеявшись.

– Не, перестанем же любить друг друга невинно, сказала девица Готфор: – ибо нам с вами, какими Бог нас создал, – все наше доброе желание согрешить не доставить даже, как я полагаю и капли меда.

– Видите, прошептала маркиза, что ваша сильная тревога —:одна фантазия. Эта девица, благодаря достаточной доле льда; плавающего в ее жилах, ни в каком случае не опасна для целомудрия Людовика ХIII.

– Я сделаю из нее друга, отвечала королева.

– Самое благоразумное дело: она может оказать вам некоторые услуги у короля; и если ко счастливому случаю любовь озарит этого государя, вы по крайней мере будете уверены не встретиться с этой девицей на обломках ваших наслаждений.

С этой поры Анна Австрийская начала выказывать большое расположение девице Готфор, которая искренно привязалась к королеве. Несмотря на это, Людовик ХIII не переставал пристально ухаживать за своей любимицей; он постоянно искал ее общества, просиживал целые часы с ней у королевы, часто уводил ее в оружейный кабинет – любимое убежище этого желчного государя. Одним словом, король любил эту девицу со всей силой, на какую только способна душа без помощи чувств. Положение Анны Австрийской улучшилось от этого: девица Готфор часто упрекала короля за равнодушие, которое он выказывал своей супруге, равнодушие, как она говорила, слабо основанное на пристрастных советах коварного министра, честолюбие которого хотело сосредоточить только на себе все доверие государя. Людовик ХIII тем более чувствовал справедливость этих слов, что Ришельё й уже старался вредить девице Готфор резкими намеками, искусно брошенными в разговорах с его величеством, кардинал пытался доказать, что эта фрейлина отвечала привязанности государя лишь для того, чтобы при благоприятном случае лучше служить королеве и интригам, поддерживаемым Испанским двором в Париже.

Будучи поставлен между двух советников, Людовик скорее слушался голоса, нежно говорившего его сердцу, нежели другого, который насиловал его волю. Со времени покорения кальвинистов Ришельё сделался таким повелительным, таким деспотом, в почтительных формах, в которые он облекал свои отношения к государю, что последний нередко сознавал свое царственное унижение. Не раз он замечал насмешливую улыбку, с которой многие служащие выслушивали его приказания, и негодование его равнялось стыду, когда, следя секретно за исполнением этих приказаний, он всегда почти видел, что они пренебрегались, исключая, если кардинал соглашался с ними. Ненависть Людовика ХIII к Ришельё, давно сдерживаемая сознанием превосходства способностей первого министра, начинали превозмогать это уважение, и настойчивое влияние готово было опрокинуть колосс: девица Готфор не имела времени на это, но она его пошатнула.

В то время, когда могущественные враги кардинала, т. е. королева-мать, Анна Австрийская, Гастон и их сторонники, деятельно вели заговор против его эминенции, они не