Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

погасли в ней, затушенные парижскими оскорблениями. Ришельё видел всю бесполезность поколебать это равнодушие; королева гордо рассталась с ним в Шалоне, и чтобы он не мог сомневаться в ее неприязни, уволила госпожу Комбалле от службы тот час, по приезде в Люксембург. Кроме того отставленная племянница привезла дяде письмо, в котором Мария Медичи со всей повелительностью прежней регентши отказывала Ришельё в звании главного правителя ее дома.

– Ну, моя малютка, ты очень огорчена, сказал прелат, сажая к себе на колени госпожу Комбалле.

– Признаюсь, дядя, отвечала она, отдаваясь обычным ласкам эминенции.

Посмотрим, что говорит твое сердечко, продолжал он, по-видимому, мало заботясь о гневе Марии Медичи.

И он начал рукой осведомляться о сердце.

– Чем же кончится это дело? спросила отставная камер-фрау, хорошенькие пальцы которой обязательно помогали распустить корсаж мешавший допросам кардинала.

– Чем кончится? отвечал с некоторыми перерывами государственный человек, стараясь успокоить поцелуями взволнованную грудь; – Оно кончится как захочет твой дядя, и вот почему оно так мало тревожит меня.

– Хорошо ли вы уверены в этом Арман?.. По ведь могут войти!

– Ты знаешь, что я не погрешим в своих предчувствиях… Нет, нет, никто не войдет… Ты спрашивала сейчас, продолжал кардинал через минуту: – чем окончится гнев старухи Марии? События не замедлят объяснить тебе это… Ты, во-первых, узнаешь, что тут флорентинка действовала не одна; все мои враги интригуют заодно. Это должно радовать, потому что я сражу их одним ударом. Заговор этот истинное счастье; он изобилует темными красками, а тебе известно, что я мастер сочинять мрачные картины. Часто необходимо напугать того, кто облечен высшею властью. У королевы матери нет пламеннейшего желания как моя отставка, ибо в одно и тоже время я пренебрег ее устарелыми прелестями и разрушил ее влияние в совете. Хорошо, я обвиняю ее в желании захватить королевскую, власть. Анна Австрийская питает ко мне глубокую ненависть за то, что я препятствовал ее любви; она старается восстановить короля своего брата против Людовика ХIII, и это единственно в надежде, что его величество отнимет у меня бразды правления. Я сумею внушить, что она намеревается изменить Франции в пользу Испании. Наконец Гастон, слабый противник, который подобно мухе бьется в сетях паутины, расставленной хитрым пауком, будет мной выставлен как вероломный и бесчувственный принц, который намеревается кинуться с оружием в руках на владения своего брата, а в случае надобности прибавлю, что замышляет свергнуть его с престола. Вот, мое дитя, что я думаю делать; постоянно одна тактика: показывать легковерным людям опасность государства в то время как нападают только на меня; объявлять моих личных врагов врагами монарха и указывать, что кинжал, занесенный надо мной, направлен в грудь его величества. За этим искусным укреплением я презираю все заговоры в мире, и настоящий, руководимый королевой-матерью разлетится в прах, как и все другие.

Объяснение это, данное министром, погруженным в подушки широкого дивана, слушала племянница, нежные пальчики которой подвивали несколько распустившихся локонов, перед большим, весьма наклоненным венецианским зеркалом, украшенным тяжелой позолотой.

– Арман, что вы сделаете со мной, когда выйдете совершенным победителем? спросила она, жеманясь: – потому что мне страшно надоел этот ветреный Гастон.

– Надеюсь предложить тебе нечто лучшее.

– Что такое дядя? Ах, в моем корсаже такие узкие петли, что я одна никак не могу зашнуроваться…

– Я тебе помогу… Угадай, малютка, кого я выбрал тебе в мужья? продолжал величайший политик в мире, вдевая наконечник шелкового шнурка в узкие петельки корсажа.

– Право не угадаю!.. Ваша эминенция, похожи, однако же, на весьма неуклюжую горничную. Несколько минут назад вы были гораздо ловчее.

– Так всегда бывает во всех делах мира сего, дитя мое: разрушать так легко, но ничего нет труднее, как восстанавливать… Тот, кого я избрал тебе в мужья, называется Людовиком XIII.

– Дядя, этим выбором удовлетворится лишь одно мое тщеславие.

– Плутовка! ты сумеешь позаботиться об остальном.

– Если бы я уже была королевой, я оторвала бы вам эти усы, которые постоянно поднимаются лукавой улыбкой.

– Да, но клянусь, что это титло слишком значительно для племянницы простого кардинала. Ну, теперь, ты зашнурована. Ступай же, моя малютка, я ожидаю английского посланника милорда Томаса Эдмонта.

– Этот не причинит королю – моему будущему супругу, такой, низкой тревоги, какую причинил и в свое время любезный Бэкингем… С этим шестидесятилетним англичанином мост вздохов не будет иметь смысла.

Ришельё нахмурился; он два раза провел рукой у себя по лбу: рука эта дрожала. Кардинал глубоко вздохнул.

Малютка, – сказал он глухим голосом: – берегись в другой раз напоминать мне это несчастное происшествие. Ну, уходи же, дитя мое.

Через несколько дней после этого разговора при дворе случился скандал по поводу аптекаря. Человек этот, по имени Мишель Данс очень часто в качестве медика посещал Королеву Анну и вдруг ему был запрещен вход в Лувр по именному повелению Людовика XIII. В то же время Ришельё велел распустить слух, что под предлогом лечения королевы, Данс служил тайным агентом ее интриг с маркизом Мирбелем, испанским посланником. Аптекарь со своей стороны, говорил довольно свободно, что его отставили от королевы для более удобного отравления ее с целью женить короля на госпоже Комбалле. Хотя этот замысел и мог быть изобретен мщением, однако, во всяком случае, имел некоторое отношение к намерению, которое кардинал открыл своей племяннице. Как бы то ни было, а дело показалось столь серьезным, что испанский министр счел обязанностью вмешаться: открыть дипломатические переговоры по поводу аптекаря. Мирбель потребовал нотой, чтобы Данс оставался при королеве; Ришельё отвечал, что испросит приказания у короля. Возникли продолжительные прения: кареты беспрерывно катились из Малого Люксембурга в испанское посольство и обратно. Наконец решили, чтобы Мишель Данс исполнял свои медицинские обязанности при королеве, но не входя в Лувр, а имел бы прямые сношения только с госпожой Сеннессай. Предосторожность эта заставила много смеяться молодых придворных: посредство камер-фрау в подобных вещах казалась им очень забавным, и их последним словом было, что иные обязанности аптекаря могли быть такого свойства, которые положительно неисполнимы при чьем-нибудь посредстве.

Переговоры по этому поводу вывели на свет неизвестную дотоле тайну: госпожа Беллье сообщила кардиналу, что в одно время, точное определение которого невозможно, королева забеременела вторично, и что Данс посредством пластыря произвел выкидыш.

Конечно Людовик ХIII точно также тут был посторонним, как и в замятом деле падения в 1626 г. Во всяком случае и несмотря на неудачную попытку, столь унизительную для Анны Австрийской, в маленьком Версальском замке, король по временам испускал вздохи любви… Девица Готфорт внушала ему нечто похожее на страсть. Он взял