Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

– Боже мой, неужели я подвергалась какой-нибудь опасности! воскликнула королева, не останавливаясь, по-видимому, на сомнительном смысле слов кардинала.

– Я не думаю, чтобы опасность была так велика, чтобы испугать ваше величество; но она может быть сделается страшнее для вашей безопасности и для спокойствия короля, моего государя. Поэтому я постараюсь устранить от вас все подобные ужасы и окружу вас таким бдительным надзором, которого ничто обмануть не в состоянии.

Последние слова сопровождались таковым взглядом, устремленным на госпожу Шеврёз.

– Что касается до надзора, отвечала последняя: – то необходимо быть новичком в этом деле, чтобы не положиться на вас; но есть люди, которым не верить было бы с вашей стороны весьма благоразумно: меня именно уверяли, что вор убитый храбрым садовником сегодня ночью, друг известного Лафейма, близкого доверенного вашей эминенции.

– Поле злобы людской обширно, герцогиня, возразила первый министр с горькой улыбкой. Ведь говорят также, что мошенники, достойные виселицы, которые прорыли подземный ход к церкви этого монастыря, находятся в услужении у герцога Бэкингема.

– Какая глупость! воскликнула госпожа Шеврёз.

– Вы конечно знаете, герцогиня, продолжил кардинал: – что я не верю подобным слухам, и убежден, что вы также презираете то, что слышали.

– Конечно, поспешила ответить королева, которая боялась, чтобы фаворитка ее не увлеклась досадой.

– И чтобы уничтожить на будущее время эти клеветы, сказал кардинал: чтобы в особенности они не возбуждали веры в народе, склонном судить дурно, я озабочусь окружить королеву такой бдительностью, и что не встретится даже и предлога ни к какому разговору. Теперь, ваше величество, продолжал он, почтительно обращаясь к королеве: – надеюсь, вы не разгневаетесь на меня, если я передам волю короля, моего государя: его величеству угодно, чтобы вы изволили возвратиться в Лувр, как только поправится ваше здоровье, и чтобы в настоящее время отказались от своей комнаты в Валь-де-Грасе, но до выздоровления можете жить здесь спокойно: вокруг этого монастыря будет хорошая и надежная стража.

– Ваша, эминенция, перебила герцогиня с насмешливой улыбкой: – приняли бы на себя достойную вас заботу, если бы приказали караульным солдатам поставить цепь вокруг дома и держаться за руки.

– Средство было бы недурно, отвечал Ришельё, стараясь придать своей физиономии веселость: это был бы интересный хоровод, и король мог бы по крайней мере надеяться. не платить за музыку.

С этими словами кардинал почтительно поклонился и вышел, бросив на госпожу Шеврёз мрачный взгляд, в котором, может быть, в первый еще раз не замечалось ни малейшего выражения нежности, Легко было видеть, что Ришельё, будучи уверен, что королева и герцогиня сыграли с ним штуку, что он будет слушаться только своей ревности и что не остановится в мщении пока не изольет желчи своего сердца.

Глава VI. 1625

Красавица Кларик. – Капуцины. – Английская таверна. – Оливье Кромвель. – Возрастание реформации. – Лондон в 1625 году. – Барон Леклерк. – Пир реформистов. – Письмо Оливье Кромвеля. – Мятеж в Лондоне. – Сорванная маска.

Ошибочно предполагать, чтобы англичанки с их томным взором, томным видом, с их медленными движениями, не обладали такою же пылкою душою и могучими страстями, как и женщины других стран. Это вихрь, скрытый над поверхностью тихой воды. Графиня Кларик была женщина большого роста, стройного сложения, голубоглазая, со светлыми волосами и необыкновенно белой и прозрачной кожей, сквозь которую просвечивались голубые жилки. Альбани мог бы взять за образец эту красавицу с берегов Темзы, если бы хотел изобразить сладострастье. В тишине обыкновенной жизни, госпожа Кларик по-видимому лишена была энергии и живости; ее движения носили отпечаток беззаботной апатии. Но ничто не могло быть обманчивее этого спокойствия, которое можно приписать презрению графини к обычным светским отношениям. Едва только до ее сердца доходило впечатление, мгновенно вылетали из него тысячи искр, чтобы охватить ее воспламеняющееся существо; пробуждение в этой онемелой натуре вызывало бурю. Глаза, до тех пор полузакрытые длинными ресницами, сверкали мыслью и любовью. Эта англичанка, войдя в сферу страстей, находила свою стихию; она не признавала там препятствия: приличия, даже стыдливость удерживали ее весьма слабо; она делалась совершенно равнодушною к общественному мнению.

Таковой представляется красавица Кларик, в момент, когда будучи прелестнее, нежнее и может быть слабее всех своих соперниц, она вступила в короткую связь с Бэкингемом. Но эта страсть, по крайней мере со стороны министра, не замедлила подвергнуться участи всякого блаженства, для которого уже закрыта перспектива надежд и которое должно ограничиваться лишь поприщем испытанных уже наслаждений. Нежность фаворита сделалась многоречива, обильна уверениями и так сказать мало доказательна, когда он отправился чрезвычайным посланником, и мы знаем, с какой быстротой он при французском дворе надел новые цепи.

Молва, несущая на своих крыльях горе и отчаяние, летит гораздо быстрее, чем в то время, когда она несет какие-нибудь утешительные вести; госпожа Кларик скоро узнала о неверности ветряного Бэкингема. Потеря столь блистательной победы причинила этой даме жгучую боль, которую мгновенно усилило еще множество планов мщения.

Ришельё не было чуждо пи что, занимавшее общественное мнение, даже за границей, а поэтому он с удовольствием узнал о ревнивой досаде покинутой красавицы и дал себе слово извлечь из этого пользу. Отец Жозеф, превращенный в светского агента, повез письма к графине, с которою госпожа Комбалле и другие дамы сторонницы кардинала познакомились во время недавнего ее пребывания в Париже. Этого достаточно было для введения: ловкость монаха, хотя и неопытного на поприще волокитства, должна была по обстоятельствам опираться на гнев или на возрождающиеся надежды благородной англичанки.

Госпожа Кларик не рассчитывала иметь дело со вторым Петром Пустынником; она приняла Жозефа, как светского джентльмена, которого хорошенькая кокетка никогда не прочь подчинить влиянию своих прелестей. Ее неглиже, которого беспорядок она ни мало не позаботилась уменьшить, очаровало бы всякого другого человека; но в силу его природного бесчувствия, или по расчету, капуцин не дал прочесть на своем лице ни малейшего признака волнения. Неприученная к такого рода стоицизму, графиня была почти раздосадована этим, и кто знает, до какой степени, в этой нелегкой борьбе кокетства с невозмутимым спокойствием иностранца, она пустила бы в ход все маневры для одержания победы, если бы Жозеф не поспешил остановить ее тактики.

– Кардинал, герцог Ришельё, сказал он на чистом английском языке: – знает глубокое ваше блогочестие, графиня, и участье, принимаемое вами в герцоге Бэкингеме, как относительно его славы в этом мире, так и спасения в другом…

– Я ведь реформатка, перебила смеясь госпожа Кларик.

– Его эминенции это известно, но почитатели всех исповеданий –