Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

– Сознаюсь, монсеньер; но без всякого сомнения, полагаю, ваше эминенция, вы уже заслужили, чтобы вам было стыдно.

– Ах, вы думаете, любезная герцогиня, мне было бы не к лицу презирать приятный грех.

– Которого сами желали бы быть сообщником.

– Обязан бы сказать – нет; но небо иногда отказывает нам в добродетелях нашего звания.

– Итак, господин кардинал, вы делаете мне честь, полагая, что фаворит английского короля, из признательности, вышил подвязку моему мужу; и держу пари, что ваша эминенция находите оригинальное удовольствие думать, что эта подвязка заключает приятный обмен между домами Шеврёз и Бэкингемом.

– Я слишком дружен с вами, чтобы питать подобные мысли, я поддался им настолько, насколько прикажет ваше самолюбие. Но вот чего я никак не могу устранить из моих подозрений – это любви английского министра к королеве и, осмелюсь сказать, того старания, которое вы прилагаете, чтобы помочь успеху этого дерзновенного чувства.

– Этот советник еще дерзновеннее ревности.

– По крайней мере моя не может быть обвинена ни в каком недоброжелательстве: имея верные сведения, я мог бы оказать королеве весьма плохую услугу.

– Предупредив короля… Господин кардинал! Из любви к собственной фортуне вы не должны питать подобного намерения.

– Почему, герцогиня?

– Потому что объяснение поставит вас в зависимость от королевы, отвечала с жаром фаворитка.

– Вы думаете, герцогиня, сказал кардинал засмеявшись. Увы, продолжал он, более серьезным тоном и как бы с сокрушением: – да сохранит Бог Анну австрийскую от бедствий, которых могут ей приключиться, если по нескромности языка, от чего она, конечно, из благоразумия удержится, – она принудит меня вызвать против нее строгость Людовика XIII.

– И что же вы представите в доказательство своего обвинения: глупость, которую она позволила себе слушать ваши вздохи, получать ваши объяснения в любви.

– Слабые создания, сказал министр тоном, в котором слышались насмешка и веселость: – так этот-то оплот вы намерены поднять против такого как я неприятеля? Хорошо, я хочу, чтобы вы знали, герцогиня, что мне достаточно дунуть и он будет уничтожен.

– Если бы это было так, вы уже дунули бы.

– Нет, ибо если бы я сказал королеве, чего требует моя обязанность, королева была бы мгновенно поставлена в самое печальное положение, а заставить ее проливать горькие слезы не согласно с моими видами.

– Еще менее с вашими интересами, кардинал.

– Сознаюсь, если вы подразумеваете желание мое сохранить доброе расположение королевы, и сожаление, если мне придется не исполнять ее приказаний.

– А неужели вы окружите ее шпионами для того, чтоб ей нравиться?

– По крайней мере, для того, чтобы служить ей, и я убежден, что было бы благородно поблагодарить меня за это.

– Эта претензия…

– Вы приписываете ее тщеславию, и тут-то погрешаете. Без моих мер предосторожности Анна была бы уже скомпрометирована: разве вы не видели ее неблагоразумия у меня на бале?

– Допуская, что ваши меры предосторожности, как вы их называете, необходимы, я сомневаюсь, чтобы ее величество была довольна вашим поведением, столь оскорбительным для ее добродетели.

– Мало нужды, герцогиня: в качестве верного Слуги моему государю, я не перестану бодрствовать настойчиво: честь короля дороже всего министру, у которого есть сердце.

– Кроме того случая, когда этот, министр питает в душе намерение обесчестить своего государя, принося его в жертву собственным страстям…

– Я не оскорблюсь этими словами, герцогиня; вы очень хорошо знаете, что я не сумею отрешиться от страшной привязанности к вашим божественным прелестям. Если я заставляю наблюдать за королевой, по обязанности, и с досады, или если хотите из ревности, надобно, чтобы она имела терпенье и думала о необходимости смириться.

– Это уж слишком нахально.

– Вы, герцогиня, очень горячи. Но позвольте мне кончить. Молясь каждый день вместе с ее величеством, не забудьте просить Бога, чтобы надзор мой не был бесплоден; ибо если цель ее желаний, а вашей милой интриги осуществится, то она погибла.

Здесь взгляд кардинала сверкнул быстрым огнем, подобно зарнице, которая ночью блестит и потухает на горизонте. Потом он продолжал спокойнее:

– Понимаете, что я тогда обязан сказать королю всю правду, и я скажу ее немедленно.

– Кардинал, я презираю ваши угрозы.

– Вам не удастся меня рассердить, возразил Ришельё е, целуя руку герцогини: – я не хочу видеть в этом гневе более того, что он прибавляет вам роз на лице и блеску в глазах… Прощайте, милая госпожа Шеврёз, продолжал его эминенция, снова целуя руку у хозяйки: – перестаньте не доверять мне и будем-те жить в мире и счастливом согласии. Если бы я поднял перчатку, которую бросает мне ваша хорошенькая ручка, если бы я принял борьбу с вашей неблагоразумной досадой, бой был бы не равен, а ваши прелести придают такой блеск двору, что мне было бы печально, если бы вы от него удалились.

Герцогиня Шеврёз была до такой степени раздражена этим сардоническим замечанием, что не могла ответить. Она упала, почти задыхаясь на свой оттамин в то время как Ришельё раскланялся и вышел из комнаты с насмешливою улыбкою.

Фаворитка быстро оправилась от изумления, в которое повергла ее нахальная насмешка кардинала; можно было удивиться ее постоянство, но трудно утомить его; и небольшое унижение, которое получила она в момент, когда льстила себя надеждой напугать Ришельё, только послужило подстрекательством ее хитрому характеру. Она сознавалась, что довольно легко увлеклась гневом – плохим советником, который часто сбивает нас с пути благоразумия. Одумавшись, госпожа Шеврёз убедилась, что кардинал, не смотря на высказанную уверенность, не мог быть спокоен относительно любовного письма, писанного им к Анне Австрийской и которое находилось в руках у этой государыни. По мнению герцогини письмо это должно было служить верным средством против доноса Королю, который хотел сделать Людовику XIII кардинал из-за пренебреженной любви. И так, основываясь на этом препятствии, которое она считала непреодолимыми герцогиня, более, нежели когда-нибудь старавшаяся благоприятствовать смелым замыслам Бэкингема и почти обезоруженной нежности королевы, поклялась содействовать тем с большим рвением счастью влюбленных, что теперь ей предстояло отомстить за неудачу, испытанную ею в первый раз от человека, могущество которого она хотела бравировать во всяком случае.

Герцогиня предавалась этим мыслям, когда скромная рука слегка постучавшая у двери кабинета, возвестила, по-видимому, дружеское посещение, потому что не были доклада. Посетитель вошел, не дожидаясь ответа.

– А, это вы, господин Бэкингем, сказала с живостью фаворитка: – очень рада. Подите сюда, мне необходимо переговорить с вами.

– Знаю, отвечал английский министр, который стал уже возле герцогини, обнял ее и крепко прижал к сердцу. – Герцог Шеврёз отправился в Лувр и…

– Нет, нет, вы совсем не знаете, сказала герцогиня, уклоняясь от нежностей: – дело решительно не