Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

Такова была милиция, в которой кардинальский Тритон набирал своих приспешников. Выйдя от Ришелье, он собрал их человек пятьдесят в одной таверне в улице Прувэр, сообщил им поручение и просил помочь ему.

– Клянусь святым Кристофом, сказал один из разбойников, это как нельзя более кстати для вас, мессир Ложейма, так как вы гоняетесь за управлением областями; но мы, ваши обыкновенные гончие, шатаясь по городу, получаем только шпорные удары, и было бы неблагопристойно, если бы мы не получили перевязку из пистолей чтобы наложить на свои раны.

– Собрать говорить правду, прибавил гасконский дворянин со свирепым взором, наматывая кончик уса на палец: – и клянусь эфесом своей шпаги, господин кардинал слишком хороший хирург, чтоб не наложить перевязки заранее.

– Да, да, воскликнули собеседники: – пистоли, много пистолей, мы не знаем ничего другого.

– Мой старый фонарь совсем разбит, сказал один молодой нормандец.

– В ландскнехте больше делать нечего, – заметил кавалер Бальбедор: – вельможи плутуют ловчее нашего брата.

– Я похитил уже трех девиц и был так несчастлив, что меня не принудили жениться ни на одной из них сказал небольшого роста раздушенный блондин. – Парламентские выказывают чрезмерное снисхождение по части волокитства. Я полагаю, прости Господи, что они разделяют мнения своих жен.

– Пистолей! пистолей! повторили хором пятьдесят разбойников.

– Вы их получите, господа, но клянусь святым Денисом, моим патроном, дайте мне время повидаться с господином кардиналом. Вы знаете, его эминенция платит скоро и щедро. В ожидании не забудьте занять условленные притоны. Если вы заставите меня не сдержать данное слово, я потеряю доверие министра, а с ним, черт возьми, закроется безвозвратно и мешок с пистолями.

– Мы займем свои места, мессир Лафейма, сказал нормандец: – но только после выпивки. Я, которому назначено наблюдать мост Вздохов, не намерен, Логребле глотать туман Сены, не заложив хорошего фундамента бургонским.

– Отлично сказано! воскликнули разбойники: – а золотые портреты до завтра.

Вскоре из закоптелой комнаты, где заседали эти молодцы, раздались веселые песни и звон стаканов.

Они ушли наконец но настоянию Лафейма, но не без нескольких ссор между собой. Шесть или пять утонченных, которых позвали тихим голосом, получили приказание стать за Сен-Жерменским аббатством, другие, нахлобучив шляпы и закрыв лицо плащами, отправились на разные притоны стеречь любезника с берегов Темзы.

Кардиналу служили хорошо, но у госпожи Шеврёз были агенты даже между слугами его эминенции, и если ревность короля имела уши в стенах Лувра, то преданность герцогини имела их в стенах кардинальского кабинета. Она была уведомлена о приказе, данном Лафейма еще до начала его исполнения. Тогда-то открылась борьба ловкости между министром и фавориткой. В то время, как государственный человек усиливался предупредить секретные свидания королевы с Бэкингемом, сострадательная дама употребляла все усилия, чтобы соединить любовников под покровом тайны. Искусные противники превосходили друг друга в этом случае. Правда, каждая сторона представляла достаточные поводы к беспощадной борьбе: с одной стороны любовь, кастильянки, гордые замыслы англичанина и интрига светской женщины; с другой, оскорбленное самолюбие, ядовитая ревность человека хитрого, двоедушного коварного и который мог решиться на все. Победа должна быть блистательная, и кардинал надеелся одержать ее. Анна Австрийская и английский министр не виделись ни минуты наедине: пространство, отделявшее Лувр от отеля Шеврёз, было тщательно наблюдаемо, а также и все подъезды дворца. У двери в апартаменты королевы стояли агенты кардинала в числи стражей и допускали к ее величеству лишь особ, которых нельзя было заподозрить в дружбе с фаворитом Карла I. Валь-де-Грас, который королева велела выстроить в 1621 г. для своих благочестивых уединений, был окружен другим отрядом Лафейма, как только эта государыня являлась туда: в то время никто не смел приблизиться, не подвергаясь осмотру, доведенному до самой нахальной дерзости, с целью увериться, что никакое переодеванье не благоприятствовало пробраться скрытно Бэкингему. Светские женщины или монахини, белицы или пансионерки должны были покоряться этому требованию, Если их сопровождал мужчина и хотел воспротивиться осмотру, его немедленно обезоруживали два или три противника и удаляли от места действия: и счастлив он, если удавалось ему отделаться, не получив тумаков, слишком жестоких для боков дворянина.

Отправлялась ли королева к герцогине Шеврёз, увлекаемая приманкой, тотчас же статс-дамы, камер-фрау и другие придворные дамы толпились около нее, заключали ее в оковы несносного этикета, с такою упорной готовностью, что ей невозможно было вырваться, не возбудив подозрения насчет своих тайных намерений. Для большей верности и гарантии, как только агенты Ришельё видели, что королева входила к госпоже Шеврёз, когда Бэкингем был в отеле, из отряда отделялся дворянин велел доложить о себе английскому министру и предупреждал его о посещении кардинала, по чрезвычайно спешному делу. Его эминенция, извещенный другим нарочным, являлись почти ту же минуту… В политике так легко придавать важности самым ничтожным делам, что французский министр никогда не стеснялся в поводах оправдать свой визит или продлить его по желанию.

Супруга Людовика XIII, которую фаворитка с трудом успевала освободить на несколько минут от аргусов, обманутая в надеждах, которые может быть завели бы ее за пределы обязанностей, удалялась, подавляя тяжелые вздохи, и, возвратившись в свое блестящее уединение, от фантастических грез сна ожидала образа невозможного счастья.

Таким-то образом королева Анна заставляла предполагать, по словам госпожи Моттвиль, что «признания Бэкингема были принимаемы, как вымышляют относительно богов, которые терпели жертвы людей, т. е. не дав угадать чрез оракулов, благоприятна или неблагоприятна была судьба обожателей.» Эта снисходительная истолковательница прибавляет впрочем, что «королева, не смотря на чистоту ее души, не могла избегнуть, чтобы не находить удовольствия в этой страсти, которой легкие наслаждения находила она в самой себе, которая льстила более ее славе, нежели оскорбляла добродетель.» Вот признанье, отлично прикрытое осторожностью; но не нужно обладать способностями оракула, чтоб узнать, что если бы случай поблагоприятствовал жертвам Бэкингема, то они не были бы ни менее полны, ни менее вполне приняты, как и жертвы Адонисса или Эндимиона.

Победа мало бы имела прелести, если бы ее не сопровождала пышность торжества; Ришельё, до сих пор побеждавший не смотря на присутствие интриги, любовь, захотел насладиться досадой своей хорошенькой противницы. Однажды утром госпожа Шеврёз увидела его у себя в кабинете. Черты кардинала, дышавшие злобной радостью, отражали внутреннее удовольствие; герцогиня почувствовала себя оскорбленной при виде этой торжествующей физиономии и дала себе слово; во что бы то ни стало унизить его эминенцию.

– Я пришел порадоваться с вами, герцогиня. Вот, господин Шеврёз, кавалер ордена Подвязки; дружба, которую оказывает ему герцог Бэкингем, приносит плоды. «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает»[14]; знаете ли