Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

великолепный Бэкингем очаровал также и ее, и никто скорее ее не мог льстить себя надеждой пленить его. Давно уже о ней не упоминали в числе красивейших придворных женщин – было решено, что красота ее выше обычной сферы. Госпожа Шеврёз охотно соглашалась на этот род обоготворения ее прелестей: но отказаться от влияние их власти было бы уже слишком не по земному, и герцогиня по человечески вступила в ряды соперниц, чтобы оспаривать у смертных сердце своего министра. Впрочем, слово сердце – здесь не у места: у прелестной соперницы Анны Австрийской были живые страсти; но не проницающие; любовь ее мало успевала в глубину, а больше на поверхности: короче сказать, она повиновалась честолюбию удовольствие. Дамы, честолюбивые подобным образом, редко не достигают предположенной цели, если они хороши собою. Бэкингем жил в отеле Шеврёз; каждую минуту он видел герцогиню… Герцог, которому любимец Карла I обещал орден Подвязки, гораздо более думал о почести этого блестящего украшения, нежели о супружеской чести своего дома; госпожа Шеврёз сочла одною победою больше, если впрочем, она занималась еще цифрою своих обожателей.

После требования удовольствий, герцогиня страстно полюбила интригу, и уже со времени свадьбы Генриетты очередь интриги наступила. Любовь, понимаемая по образу госпожи Шеврёз, пользуется временем с величайшим искусством. Теперь ничто не льстило более воображению знаменитой интриганки, как надежда склонить королеву слушать любезности Бэкингема. Для того, чтобы в этом успеть, не требовалось много усилий: внезапный пламень пробегал уже по жилам этой государыни. Она предалась уже тому влечению страсти, тем парокизмам бреда, которые характеризуют любовь кастильянок. Подозрительная ревность Людовика XIII, злое мнение света, все теперь было равнодушно для королевы. Образ Бэкингема уничтожал в ней всякое чувство страха; еще несколько дней и дочь Филиппа III, может быть, предалась бы склонности, которая увлекала ее, одуряя.

Это кипение мыслей, скажем более, этот беспорядок чувств был удерживаем с трудом во время великолепного бала, данного кардиналом Ришельё новобрачной супруге Карла I и государственным людям, долженствовавшим сопровождать ее в Англию. Бэкингем, которого мужественная красота лица, большие черные глаза, черные волосы, большой рост и великолепное сложение, составляли дивное гармоническое целое, явился на этот бал в таком богатом костюме, что все нелишние царедворцев Людовика ХIII было уничтожено в одно мгновение. Он был в отличном красно-сером кафтане, вышитом жемчугом: шитье это, расположенное кольцами, не представляло точки, которая не стоила бы двадцати экю. Каждая пуговица из крупной жемчужины могла быть оценена во сто пистолей. На левом плече английского министра развевался аксельбант, равно вышитый жемчугом, наконечники которого тоже сделаны были из этой драгоценности с помощью искусно уменьшающихся зерен. Такая же цепь огромной ценности шесть раз обвивала шею фаворита Карла I, и каждая из этих ниток грациозно ниспадала на груди, чтобы лучше выказать посредством этой матовой белизны блеск ордена св. Георгия, стоивший более восьми сот тысяч экю. Шляпа Бэкингема, с султаном из цаплинных перьев, была слегка приподнята с одной стороны пятью огромными алмазами, которые сверкали между черными волосами. Две крупных жемчужины висели в ушах великолепного вельможи. Зеленый бархатный плащ его был вышит жемчугом в прихотливых рисунках, между которыми искусная рука разместила бриллианты. Одним словом никогда убор вельможи и может быть государя не равнялся ценностью с нарядом пышного Бэкингема: он стоил более четырех миллионов франков. Никто не удивлялся, узнав, что этот министр, более могущественный, чем его государь, счел самым простым средством заимствовать коронные драгоценности для удовлетворения своей прихоти, которые вопреки законам королевства перевез через море.

Герцог заставил себя не мало подождать, дав время собраться всему двору к кардиналу: вход его произвел чудесный эффект. При виде такой роскоши и богатства, возвышавших природную грацию и изящную непринужденность, дамы дрожали от волнение: грудь их, колеблемая ускоренным дыханием, приподнимала бриллиантовые украшения: можно было сказать, что сердце этих красавиц, под влиянием живейшего впечатления, готово было разорвать всю атласистую оболочку, чтобы устремиться к обворожителю. Госпожа Шеврёз, может быть одна, которая очень хорошо знала, какая существенность скрывалась под этим обаянием, оставалась среди этой упоенной толпы спокойною зрительницею: счастливый возврат хладнокровие удовлетворенной страсти, который ускорял увлечение Анны Австрийской, когда неосторожность могла погубить ее.

Посередине зала, где танцевали два карбункула, блестящее брильянтов Бэкингема следили за малейшим движением королевы: это были глаза кардинала. Фаворитка предупредила об этом свою государыню, но было уже поздно. Герцог танцевал с Анной Австрийской несколько кадрилей, а кому неизвестно могущественное влияние танцев на взволнованную душу. С начала бала Ришельё не пропускал ни одного движения танцующей четы. Эти моменты, когда встречаются взоры, это прикосновение рук, когда сквозь пальцы сообщается взаимная теплота, это сближение тела, вливающее в кровь род электричества, одним словом вся эта непринужденность удовольствие, уже заметного, когда оно не более как удовольствие, принимают более выразительный характер, когда замешано более нежное чувство. Упоенная, взволнованная Анна Австрийская не раз, под влиянием неодолимого увлечение, сжала руку своего кавалера, крутясь с ним; не раз хорошенькие пальцы ее, красноречиво передавая нежное чувство, сплетались с пальцами красавца англичанина, и эта живая цепь медлила разрываться с окончанием каждой фигуры. Какие убедительные доказательства для такого опытного наблюдателя, как министр кардинал! По этим признакам, столь неосторожным со стороны королевы, по такой напыщенной смелости со стороны великолепного Бэкингема, его эминенция не мог сомневаться о согласии, господствовавшем между герцогом и супругою Людовика XIII, согласии, которое в положении одиночества, в каком находилась эта государыня, могло быть в первую минуту принято за более тесные отношение. Невозможно дать понятие о бешенстве, закипевшем в груди Ришельё при этом открытии. Обманутая страсть, ревность, которой придала горчи уверенность, что он был игрушкою; наконец перспектива чужестранного отростка на французской монархии – вот были страшные элементы гнева, бушевавшего в душе кардинала. Двадцать раз он хотел отвлечь короля из гостиной, где он по обыкновению задумчиво играл в ландскнехт, привести его за руку к танцующим и пробудить его желчь, указав на королеву, которая томно лежала на руках Бэкингема. Министр, однако же, удержался от этого намерение из боязни громкого скандала, весь гром которого обрушился бы на Людовика XIII. Но давно уже конный посланец был, отправлен в монастырь отца Жозефа – кардинальского советника в бурных обстоятельствах, которого его эминенция звал к себе ту же минуту.

В промежутке между отъездом нарочного и прибытием монаха, фаворит Карла I, видевший все сквозь призму ободренной любви, хвалил Ришельё за превосходное устройство праздника. И вот физиономия обладателя Франции, до тех пор мрачная, натянутая, приняла благодушно-открытое выражение и осветилась улыбкой. Он поблагодарил английского