Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

Отец Коссен духовник короля, втайне ненавидел кардинала, который унижал его при многих обстоятельствах. Духовник этот был иезуит, а, следовательно, нечего и говорить, это он пользовался настоящими бедствиями с целью повредить противнику. Людовика легко было убедить, потому что события громко говорили за себя, и он тем охотнее слушал доносчика, что речи его совпадали со словами фрейлины Анны Австрийской, девицы Лафайэтт, которую этот государь любил иногда по-своему. Толкаемый по скату своей фортуны, Ришельё готов был низринуться в пропасть, изрытую ему госпожою Шеврез. В эту самую минуту герцогиня, соединив Европу против своего могущественного врага, приготовляла непреодолимое средство обеспечить его погибель. Бесчисленные шпионы, и сторожившие замок Гарделльи, ничего не могли поделать против этой интриги: ведомая без шума и без движения, она, однако же, связывалась с парижскими событиями посредством таких искусных нитей, которых усмотреть было невозможно. Одним словом Ришельё падал и упал бы со стыдом, если бы отец Жозеф не поддержал его.

Рука помощи, протянутая капуцином человеку, которого он ненавидел, которого опрокинул бы с удовольствием в другое время, удивляла людей, знавших пламенное честолюбие серой эминенции. Поведение его действительно могло казаться необъяснимым, ибо отец Коссен, эксплуатируя в имя неба тайное неудовольствие, питаемое Людовиком ХIII к кардиналу, указывая государю на гибельные последствия, какие могла навлечь опасная политика этого государственного человека, Коссен уговорил короля отделиться от него и назначить ему в преемники того же самого отца Жозефа. В эту эпоху Кромвель, тайный союзник монаха, обещал ему пробраться до Парижа во главе десяти тысяч отважных воинов для поддержки его, согласно с прежним условием, заключенным против падавшего министра. Наконец принцы крови, вельможи и влиятельные дворяне, толпившиеся в келье францисканца, уговаривали его целую ночь вырвать кормило правления у красного деспота; в то время, когда они пойдут прогонять чужестранцев за границу. Жозеф упорно отвергал предложения английского реформиста и французского дворянства; но соглашался принять должность первого министра, с условием, чтобы его назначение оставалось втайне две недели. Эта предосторожность была по сердцу робкому Людовику ХIII; он обещал свое согласие. Запасшись патентами, Трамблай однажды утром явился в кардинальский дворец, пройдя сквозь шумную толпу осаждавшую Ришельё.

– Что же, монсеньер, сказал он тоном, скорее повелительным, нежели покорным: – что вы делаете? Неужели ваша эминенция засыпает при шуме бури, или вы боитесь за свою голову?

– Осторожность, отец Жозеф, подает иногда лучшие советы, нежели смелость: неужели вы хотите; чтобы для проезда через город я велел своим мушкетерам разогнать чернь, окружающую мой дворец? Нет, это значило бы подливать масло на огонь.

– Клянусь всеми святыми! я далек, чтобы советовать вам действие, столь противное вашему, спасению, власть правителей близка к падению, если они принуждены употреблять силу против народа, из которого и происходит вся сила: тогда она скоро возвращается к своему средоточию, как воды в океан.

– Что же мне делать по-вашему, отец Жозеф?

– Показать парижанам единственную вещь, внушительную мятежным массам – решимость, которая выше страха.

– Отец мой, совет, кажется странным в то время, когда несправедливая чернь, возбуждена нашими несчастьями и мои враги охотно сняли бы мою голову.

– Если бы было так, то неужели вы думаете, что эти стены служили бы вам надолго оплотом? Вы смело судите о народном гневе, и ошибаетесь, считая народ несправедливым. Он не решил вашей гибели; в противном случае вы давно перестали бы существовать. Он вас не любит, но великие заслуги вашего министерства не ушли от его внимания. Проезжайте по улицам, я отвечаю за вашу жизнь.

– Это благоразумно сказано, монсеньер, заметил Булльон, только что назначенный главноуправляющим финансами, который был в это время в кабинете: – и если ваша эминенция позволите, я сяду на лошадь и очищу вам путь через толпу.

– Поезжайте, и Бог да покровительствуем вам; отвечал Ришельё.

В то время, когда храбрый финансист исполнял свое смелое намерение, отец Жозеф доказывал кардиналу, что можно скоро поставить на ноги многочисленную армию и прогнать испанцев.

– Скоро и многочисленная; вот, отец мой, два слова, кажущиеся мне рискованными. Вам известно, что наборы чрезвычайно медленны во Франции.

– В обыкновенное время, это правда, но кроме того, что угрожаемый очаг никогда не остается без защиты, гений, при крайней необходимости, придумывает большие средства.

– Посмотрим, отец Жозеф, представьте мне ваши соображения, сказал кардинал, очутившийся вне сферы своих обыкновенных ресурсов, и который доказал в эту минуту, что способности его были бессильны в виду великих бедствий.

– Необходимо, чтобы все большие государственные учреждения поставили солдат; они не откажутся, а охранение их собственности и кредита послужит вам ручательством. Например, парламент может выставить две тысячи пятьсот всадников; канцлер, главные управления и члены совета снарядят без труда пятьсот. Париж не будет иметь основания пожаловаться, если ему назначить шесть тысяч пехотинцев, малые города и большие окрестные местечки не исполнили бы своей обязанности, если бы выставили менее четырех тысяч пятисот пехотинцев. Вот четырнадцать тысяч человек обеспеченных, а что касается необходимых денег на экипировку этой армии, то потребуйте у монастырей Иль-де-Франра: они переполнены роскошью; и маленькое кровопускание будет для них полезно.

– Но время, отец Жозеф! Сколько, по-вашему, нужно времени для всего этого?

– Можете назначить сами.

– То есть, срок, где оканчивается возможность.

– Возможность, – сказал монах с резкой улыбкой: – это мягкое тесто в руках твердой воли. Для осуществления моего плана достаточно десяти дней, а испанцы, занятые грабежом Пикардии, предоставят вам более продолжительный срок. Уменьшите, однако, налоги, доверьтесь более дворянству, показав внимание его отваге, которая, впрочем, вам необходима, и не премините назначить начальниками принцев крови, особенно Гастона…

– А если они нам изменят?

– Измена! Не бойтесь, чтобы она вспыхнула во главе армии, защищающей родину; ружейный огонь из ее рядов оказал бы правосудие, вероломцу.

– Во всяком случае, я хочу перевезти короля и его двор в Орлеан или даже в Блоа.

– Боже вас сохрани! – Отвечал Жозеф с жаром: – пример трусости иногда ослабляет самых отважных людей. Повторяю, монсеньер, вас спасет одна твердость.

– Узнаем сперва дух народа. Вот возвращается главноуправляющий финансами.

– Вы видите, что он здрав и невредим, – сказал капуцин с очевидным лукавством.

– Победа! – воскликнул входя Булльон: – я проехал по городу только в сопровождении двух лакеев. Исключая нескольких ругательств, которые выслушал я спокойно и с уверенностью, все превзошло, мои ожидания, а моя решимость до такой степени повлияла на этих людей, что они начали выказывать уважение во мне. Ваша эминенция смело можете верить моему слову.

Кардинал почувствовал, что, настаивая на своей чрезмерной осторожности, он необходимо потеряет власть над своими