В поисках Солнца - Ален Жербо

что помешало мне до захода солнца добраться до острова Кокосовый, где я намеревался бросить якорь. Когда я приблизился к небольшому островку, не обозначенному на моей карте, внезапный шквал разорвал мой грот и стаксель, и мне пришлось их убрать. Становилось темно как смоль; с подветренной стороны находились опасные рифы Дандженесс, а сила приливных течений была слишком велика, чтобы я мог остановиться с разумной степенью безопасности. Поэтому мне пришлось спустить трос и якорь на глубину около шестнадцати саженей.

Шквал вызвал сильное волнение, и где-то около полуночи трос оборвался. Я еще не починил паруса, не мог возобновить курс, и мне не оставалось ничего другого, как бросить якорь с шестидесятью саженями якорной цепи, после чего провести очень неуютную ночь из-за сильных рывков волн, действующих на цепь. Когда наступил рассвет, ветер все еще был свежим, и как только я починил паруса, я попытался поднять якорь. С помощью бегучего такелажа я поднял его примерно на десять фатом, когда цепь оборвалась. Я находился в самой узкой и наиболее заросшей рифами части пролива, без возможности добраться до острова Четверга до наступления ночи, и единственным безопасным выходом было укрыться у острова Лонг, где было достаточно места для плавания без каких-либо опасностей.

Именно в этот момент я увидел шлюп с туземцами, направлявшийся ко мне с острова Коко-нат. Когда я окликнул их по-английски и спросил, могут ли они одолжить мне якорь, они предложили отвести меня на свой остров, расположенный примерно в пяти милях от берега, где я мог бы найти безопасное место для ночлега. Их шлюп был в два раза больше по тоннажу, чем Firecrest, и плыл быстрее в сильном волнении, поэтому они дали мне буксирный трос, и несколько туземцев поднялись на борт. Это был первый раз, когда меня буксировала парусная лодка! Ветер дул с юга, и Firecrest имела два оборота грота. Я очень хотел показать туземцам, на что способна моя лодка при сильном ветре и небольшой волне, поэтому я развернул весь грот. «Файркрест» накренилась так, что её рея оказалась под водой; она погрузила нос в волны, которые заливали всю палубу, но все равно начала плыть ближе к ветру, чем буксир. Туземцы испугались и ухватились за такелаж. Привыкшие к более крупным лодкам, которые плыли, не наклоняясь так сильно, они ожидали, что Firecrest в любой момент может перевернуться, но я знал, что ее тяжелый свинцовый киль не даст ей наклониться слишком сильно.

Вскоре мы достигли Кокосового острова, очаровательного маленького клочка земли на коралловом рифе, покрытого кокосовыми пальмами, где я провел ночь, безопасно пришвартованный к носу шлюпа Pamoura.

Большинство жителей, включая вождя, который гордился титулом консула, пришли навестить меня на борту. Они были очень приятными и хорошо воспитанными людьми, с достаточно темной кожей, но с явными признаками того, что когда-то смешались с более светлой полинезийской расой. Я был удивлен, обнаружив, что пожилой мужчина лет шестидесяти, который сначала заговорил со мной на жаргоне пляжных бродяг островов, попытался поговорить со мной по-французски. Заметив мое удивление, он рассказал мне, что родом из Нанта, но уже тридцать пять лет живет в проливе. Из-за полного отсутствия практики он практически утратил язык своей молодости, никогда не учил язык местных жителей и мог говорить только на ломаном английском.

Я сошел на берег, чтобы встретиться с вождем острова и попробовать достать якорь. Он не взял денег, а одолжил мне якорь и трос, которые я должен был оставить им, чтобы они забрали, когда я прибуду на остров Четверга. Несмотря на свои небольшие размеры, этот остров был действительно очарователен и ярко напоминал мне мою любимую Полинезию. Француз, который быстро начал вспоминать свой родной язык, отвел меня в свою хижину и, пока одна из его семи дочерей готовила еду, рассказал мне свою историю. Он был известен под прозвищем Джимми Дис-донк, которое произошло от привычки бретонских моряков часто использовать эти два слова в разговоре. В молодости он плавал под мачтой на паруснике, но потеряв сердце из-за одной из местных красавиц, дезертировал. Какие истории он рассказывал!

Как ныряльщик за жемчугом с помощью машин, он помнил времена, когда на архипелаге царили разбойники всех мастей, когда беспринципные белые люди были законом для самих себя. Ему так и не удалось разбогатеть — алкоголь и женщины стали его гибелью; но его глаза странно блестели, когда он рассказывал о своих приключениях.

«Когда-то, — рассказывал он мне, — у меня была шхуна, но я отдал ее местному вождю в обмен на его дочь. Я ни разу об этом не пожалел, и если бы пришлось повторить все заново, я бы с радостью сделал то же самое. Ах, какая она была красавица, приятель!»

В его памяти все даты и события смешались.

«Однажды я встретил, — сказал он, — американского моряка, который, как и ты, в одиночку плавал по всему миру. Он был настоящим янки — худой, высокий, веселый, лысый, с остроконечной бородой. Он читал лекцию на острове Четверг и показывал нам слайды со своего путешествия. Это было, наверное, десять лет назад», — сказал он.

Я объяснил ему, что этот гость мог быть ни кем иным, как знаменитым капитаном Слокамом на «Спрее», и что это было по крайней мере тридцать лет назад. «Вполне возможно, вероятно, это было тридцать лет назад», — ответил он. «Время на островах летит так быстро!»

Рядом со мной сидел его единственный сын, поразительно красивый молодой человек с медно-коричневой кожей. Он держал меня за руку и смотрел на меня своими блестящими глазами, тщетно пытаясь понять смысл слов, которые он не мог понять.

«Почему ты не берешь Луи с собой?» — спросил Джимми Дисдонк. «Я слишком долго живу в этой стране, чтобы ее покинуть, хотя мне очень хотелось бы снова увидеть Францию. Однажды я был рядом с французским военным кораблем на якоре у острова Четверга и поболтал с некоторыми моряками. Они предложили мне подняться на борт, но я не был настолько глуп; я хорошо знал, что как только они заберут меня на корабль, они заковывают меня в кандалы и отправят обратно во Францию как дезертира. Нет, я не покину остров, но почему бы тебе не взять Луи с собой? Ты можешь показать ему нашу страну и привезти его обратно, когда в следующий раз приедешь в пролив».

Но я слишком хорошо знал о трудностях своей аскетической жизни, чтобы подвергать им своего спутника, даже добровольного;