В поисках Солнца - Ален Жербо

листьев. Он был наполовину скрыт в группе деревьев, среди которых я узнал кокосовые пальмы, хлебные деревья и миро или розовое дерево. В своих мыслях я заселил эту хижину дикарями, которые изначально в ней жили, одетыми только в простые набедренные повязки из коры тапа и ведущими жизнь, более гармоничную с природой. Перед отъездом мы посетили школу, где дюжина учеников, которых учила местная женщина, сдавали экзамены жандарму. Я заметил, что они знали историю Франции и все о ее субпрефектурах, но совершенно не знали, где находится Полинезия и какова ее удивительная история. Это напомнило мне о моих школьных днях и о бесполезных вещах, которым меня учили.

Через несколько дней после моего прибытия меня разбудили на рассвете крики и приветствия с берега. Выйдя на палубу, я увидел шхуну, входящую в пролив. Все население острова собралось на берегу и своим волнением показывало, насколько важно было прибытие лодки, которая два раза в год доставляла почту из Таити. Однако шхуна, которая шла на вспомогательном моторе с убранными парусами, не представляла собой ничего особенного. Ее корпус был грязным, а палуба находилась в невообразимом беспорядке, заваленная пассажирами и тюками. Огромные грозди бананов висели на такелаже, а две надстройки, в носовой и кормовой частях, казалось, одновременно бросали вызов силе волн и законам устойчивости. Когда она проплывала мимо «Файркреста», я смог прочитать ее название, нанесенное на корму: «Вахине Таити», или «Таитянская девушка». Это название на такой огромной квадратной корме казалось оскорблением для женщин, чья красота очаровала Луи Антуана, графа Бугенвиля.

Прибытие этого корабля вызвало большой ажиотаж в Рикитеа. В течение всего дня на каноэ к нему подплывали туземцы, желающие купить товары или одежду. К вечеру были устроены танцы, на которые меня и мой граммофон любезно пригласили. В доме, расположенном совсем рядом с причалом, собралось около тридцати человек. Женщины надели свои лучшие муслиновые платья и шелковые китайские шали, которые очень красиво смотрелись на фоне их смуглой кожи. Все были босиком и носили в волосах вплетенные полевые цветы. Для меня было зарезервировано почетное место, и очаровательная девушка из Мангаревы увенчала меня цветами.

Я наблюдал, как туземцы танцуют под музыку аккордеона, но был очень разочарован, потому что они танцевали последние европейские танцы, которые пришли сюда прямо из Таити.

Почти все молодые девушки были красивыми и грациозными. В пятнадцать лет они уже были женщинами, но к сожалению, у них была склонность сильно полнеть еще до достижения двадцатилетнего возраста.

Поздно вечером танцоры начали оживляться. Было сделано одна или две попытки исполнить упа-упа, что является вызывающим и чувственным танцем таитянского происхождения. В этом отношении он ничем не уступал танцам турецких одалисок. Ни самые молодые, ни самые красивые девушки не принимали в нем участия, и вскоре все остальные уступили место нескольким женщинам, которые приобрели некоторую репутацию хороших танцовщиц. Худая мангаревская женщина с длинными косами раскачивала бедрами в унисон с другой женщиной, крупной и толстой. Зрители сопровождали их движения ритмичным хлопаньем в ладоши и пением таитянских мелодий, более мелодичных, чем резкий мангаревский язык. Когда танцовщицы выполняли какие-то особенно соблазнительные движения, это вызывало бурный смех, к которому самым искренним образом присоединялись и сами танцовщицы.

Мангаревцы, которые поют очень гармонично, не очень-то разбираются в мандолине и аккордеоне, и в старые времена их любимым аккомпанементом для танцев были деревянные барабаны. Один из пассажиров шхуны, английский горный старатель, имел большой успех, продемонстрировав свое мастерство на аккордеоне. Был там и таинственный американец, который высадился на острове год назад, никто не знал почему, и жил там с молодой туземкой.

Я ушел, когда танцы закончились, и прошел мимо открытой двери комнаты, в которой я увидел всю семью моего хозяина, всего около двадцати человек, половина из которых были дети, все крепко спящие, сгрудившиеся на матах, сплетенных из листьев пандануса.

* * *

Я провёл около двух месяцев на островах Гамбье, за это время я приобрел приблизительные знания мангаревского диалекта и немного изучил полинезийские обычаи. В начале моего пребывания жители проявляли ко мне некоторую холодность; их недоверие объяснялось тем, что этот народ, принадлежащий к самой щедрой расе в мире, был постыдно эксплуатирован белыми, которых они так тепло приняли. Но когда они поняли, что я ничего не хочу и что я прибыл на их остров не из корыстных побуждений, их застенчивость и недоверие быстро исчезли. Что касается меня, то я очень полюбил этот очаровательный народ, особенно детей, которые были очаровательны, как и дети всех первобытных народов. Мы вместе играли во многие веселые игры.

Начало сезона добычи жемчуга на Мангареве было назначено на 10 ноября. Добыча жемчуга в архипелаге Туамоту ни в коем случае не является свободной, она строго регулируется и контролируется с целью сохранения устриц и предотвращения их истребления.

Всю неделю, предшествовавшую открытию рыболовного сезона, лагуна представляла собой необычное зрелище. Все туземцы были заняты покраской и ремонтом своих судов. Новые каноэ, находившиеся в процессе строительства, были освящены миссионером в присутствии многочисленной общины. Мои таланты художника — каждый моряк должен владеть этим искусством — были даже востребованы, и однажды днем я написал имя «Мапутеоа» — последнего короля Мангаревы — на корме маленького парусного катера.

Вторник, 10 ноября, день открытия сезона дайвинга, был почти безветренным. Оставив «Файркрест» на якоре в бухте Рикитеа, я взял свою маленькую складную лодку Бертона, чтобы отправиться на коралловый остров, который находился в центре места добычи жемчуга, примерно в шести милях от берега. С собой я взял винчестерскую винтовку и несколько фото- и киноаппаратов.

Моя лодка была сильно загружена, поэтому я двигался очень медленно. Когда я добрался до середины лагуны, где глубина превышала тридцать сажен, в моем кильватере появились многочисленные акулы, некоторые из них длиной более шестнадцати футов. Когда огромная голубоватая акула, которая казалась особенно прожорливой, подошла так близко, что фактически коснулась моей лодки, я не смог удержаться от соблазна выстрелить в нее из ружья. Это было очень рискованно, потому что, получив удар в жизненно важное место, огромное чудовище совершило ужасающий прыжок из воды и упало обратно, бешено хлеща хвостом. Моя маленькая лодка разбилась бы на куски, если бы она ударила по ней. Существо продолжало бороться, оставляя след крови в прозрачной воде лагуны, но вскоре его прожорливые товарищи набросились на него. Теперь я мог продолжить свое путешествие в полном покое; глядя на корму, я видел только бурлящую, кружащуюся мешанину плавников и хвостов — единственный след того, что