По дороге в Карфаген - Олег Викторович Таран

Бодешмун ободряюще похлопал его по плечу и, не зная, какими словами утешить сотника, проговорил:

– Все наладится, все рано или поздно изменится к лучшему.

Едва они выехали с площади на одну из улиц, как в наступающей темноте просвистел камень из пращи и едва не сбил со Стембана шлем. Тот досадливо оглянулся.

Бодешмун хотел броситься искать стрелка, но сотник не пустил его:

– Не нужно! Это не нападение, а жест презрения. Хотели бы убить – выстрелили бы в лицо, а не по шлему. У нас в Чамугади очень хорошие пращники…

Сотня вместе с царем и Массиниссой разместилась во дворце правителя. Они сняли доспехи, умылись с дороги и затем отправились на вечерний пир в дом нового правителя Чамугади.

Глава 5

По дороге в Ламбаэсси

Батий, отмечая назначение, устроил в своем доме пир для царя и его ближайшего круга. Столы ломились от угощений, музыканты услаждали слух гостей веселыми мелодиями, возле столов кружились в танце гибкие танцовщицы. Хозяин дома старался делать вид, что это обычный праздничный вечер, стремясь уловить каждое движение и исполнить любое пожелание царя.

На него с неприязнью поглядывали воины ближней десятки царя, сидевшие за столом: на фоне пусть и трусоватого, но осмелившегося бросить вызов Гайе Абдосира льстец Батий смотрелся очень контрастно и не вызывал своим поведением и каким-то фальшиво-угодливым смехом ни доверия, ни уважения. Воины царя и ели как-то неохотно. Зато родственники нового правителя, сидевшие за столом напротив ближней десятки, наслаждались пиром и шумно поддерживали все высказывания Батия.

Массиниссе, как и другим воинам, было не очень приятно видеть, как угождает его отцу этот толстяк, который, судя по его хитрому лицу, совсем не производил впечатления верного царю человека. Тем не менее Гайя относился к нему благосклонно и очень по-дружески с ним беседовал.

Чтобы не показывать своего раздражения, царевич, слегка утолив голод, с разрешения отца покинул пир. Он решил пройтись по городу, который никогда прежде не видел. Ему еще не доводилось видеть города Массилии, и было интересно посмотреть, как здесь все устроено.

Бодешмуна царь еще в начале пира отправил с каким-то поручением, так что никто царевича не сопровождал. Впрочем, в городе было полно патрулей из армейских воинов той полутысячи, которых оставили Батию для усиления. Они строго следили за порядком, особенно в эту первую после бунта ночь, так что нападения Массинисса не опасался.

Царевич вышел из ворот ограды дома Батия и увидел, как в этот момент воины вывели из почти опустевшего дворца бывшего правителя нескольких женщин и девушек с узелками и повели их к зданию городской тюрьмы. «Женщины из семьи Абдосира», – понял он.

Вдруг одна из них, самая юная, увидев Массиниссу, отделилась от всех и, прежде чем ее задержали, быстро подбежала к нему и проговорила:

– Царевич, меня зовут Фия. Я дочь правителя Абдосира. То есть бывшего правителя. Могу я поговорить с тобой?

Он с восхищением оглядел эту стройную красавицу с длинными вьющимися волосами и, не в силах вымолвить ни слова, согласно кивнул. Потом, собравшись с силами, дрогнувшим голосом предложил:

– Покажи мне ваш город, а я выслушаю то, что ты хочешь мне сказать.

Она кивнула, но вопросительно поглядела на подбежавших конвоиров.

– Отпустите ее, – велел Массинисса. – Дочь правителя пойдет со мной! Я сам потом приведу ее в тюрьму.

Конвоиры повиновались. Девушка отдала свои вещи родственницам и повела царевича по улицам притихшего Чамугади. Массинисса был с мечом и кинжалом, а потому чувствовал себя уверенно, несмотря на то, что Бодешмуна рядом с ним не было. Вот только прогуливаться с девушками, да еще такими красивыми, ему не доводилось, и он не знал, как себя вести.

Дочь правителя быстро поняла, что ее красота – сильное оружие в общении с неопытным юношей, и старалась использовать это по максимуму. Она сама взяла его за руку. Массинисса удивленно посмотрел на нее, но, будучи не в силах выдержать долгого прямого взгляда ее прекрасных глаз, тут же отвернулся.

Фия сделала небольшую паузу, наслаждаясь моментом, а затем без лишних предисловий попросила:

– Царевич, поговори с царем о судьбе моего отца. Поверь, он не собирался его предавать. Просто очень многие семьи рода чамугади давили на него. Они не соглашались давать людей, чтобы строить стены, и не выделяли лошадей, чтобы привозить камни. Мой отец – благородный человек, он просто не захотел выдавать их. Вот за это мы сейчас и ответим вместо тех, кто действительно подтолкнул его к неповиновению, а сами остались в стороне.

Массиниссе стало немного неприятно, что дочь правителя вызвалась с ним прогуляться только для того, чтобы решить свои трудности. Однако она очень ему понравилась, и царевич готов был простить ей эту хитрость. Но и уступать в важных вопросах и идти у нее на поводу он тоже не собирался.

– Однако мятеж был, и я видел все своими глазами. Я слышал речь твоего отца, когда он говорил, что готов отречься от царя Массилии и уйти в Западную Нумидию. Твой брат с кинжалом готов был броситься на своего царя. Я уже молчу про остальных горожан, которые вооружились и были настроены явно воинственно. Если бы наши войска не подоспели к городу, ваши чамугади наверняка напали бы на нас. Разве нет?

Массинисса посмотрел на нее, откровенно любуясь этой красавицей. Ему было очень непросто говорить ей неприятные вещи вместо комплиментов, но обстановка к иному общению не располагала, да и рановато было ему думать о женщинах. «И все же как она прекрасна даже в этом простеньком дорожном плаще с капюшоном!» – думал он. Увидев, что она смущенно отвела взор, теперь уже он не сводил с нее своих глаз.

– Конечно же нет. Люди просто хотели немного напугать вас и настоять на своем мнении. Ну очень упрямые и горячие у меня сородичи, что же тут поделаешь? Царевич, неужели ты всерьез думаешь, что, если бы чамугади настроились воевать, их остановили бы ваши войска?

Эти слова Фия говорила дрогнувшим голосом, глядя прямо перед собой и слишком часто моргая своими длинными ресницами. Она словно сама себя убеждала в том, что говорит правду, но ее реакция на эти слова выдавала состояние красавицы с головой. Видимо, врать ей приходилось нечасто и делать это как следует