Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

ударами в стену.) Черт возьми, оказывается, Славик дома!

К р х н я к. Все еще трудится в магистрате?

Б а́ р а н. Что ты — уже сменил лошадку.

В а л е н т а. Он теперь в каком-то музее.

Ю з л. Встретил я его как-то. Доволен: беспорядок какой-то был в конторе, так он до тех пор искал, пока не нашел причины!

Б а́ р а н. Мог бы и в магистрате остаться.

XIII

Т о н и ч к а (тихо открывает дверь, робко оглядывается, поспешно). Пан Валента, тетушка…

Ю з л (подбегает к ней, берет за руку). Хорошо, что пришли! Какое нам дело до тетки! Заставляет гостей знакомиться с вами в кухне. Я вам их представлю.

Б а́ р а н. Себя не забудь!

Ю з л. Пан Ба́ран, жемчужина среди пражских наборщиков. Работает, когда другого выхода нет. Денег у него довольно, но он раздает их под безбожные проценты!

Б а́ р а н. Кстати, отдай пятерку!

Ю з л (быстро). Красивый парень, правда? Уже занят.

Смех.

Приятель Крхняк: дядя Антош да он — два национальных праведника Словакии. Этот тоже не про нас. У него там, где-то в Пршибрамских лесах, девушка есть.

К р х н я к (себе под нос). Чепуха.

Ю з л. Барон Фрайт, голова дурью набита. Воображает, будто человечество нуждается в помощи, а кончится тем, что или он сам себя, или человечество сведет его… в могилу. Верю в оба варианта. Я — самый умный из них. Юзл. (Шутливо кланяется.) Вот номер, а? (Показывает в угол.) Пан Йоганик, тоже не про нас. Пан Валента…

Т о н и ч к а (улыбается). Спасибо.

Ю з л. Знаю, этот пан у тетушки котируется, а вы посмотрите на нас и выбирайте.

Тоничка с улыбкой озирается, останавливает взгляд на Ба́ране, который крутит ус. Все вдруг начинают хохотать.

Х о з я й к а (входя). Что вы тут делаете? Еще мне девку с толку собьете!

Смех.

Марш в кухню!

Обе уходят, сталкиваясь в дверях со  С л а в и к о м.

XIV

С л а в и к (стоя на пороге). Почему удаляется женский пол и что ему здесь было надо? Привет! Все в сборе?

Ю з л (отдает честь). Больных нет, все здоровы, к походу в трактир готовы!

С л а в и к (идет к Йоганику, тонким голоском). Ой, привидение! Откуда оно взялось?

Ю з л. Так что — пополнение!

С л а в и к. Имя?

Й о г а н и к (с улыбкой). Йоганик.

С л а в и к. Возраст?

Ф р а й т. Двадцать один.

С л а в и к. Профессия?

Ф р а й т. Слесарь.

С л а в и к. Как? Какой слесарь? Гм… Что? (Прикидывается глухим.)

Ф р а й т. Да, да, пан главный советник — был слесарем, и при этом учился в гимназии.

С л а в и к. Sonderbar![48] Отец кто?

Ф р а й т. У него только дядя.

С л а в и к. А, сиротинка. Понимаю, понимаю. Годится в рождественскую байку для календаря. (Рассматривает Йоганика.) Ja!..[49] (Обычным тоном.) Мое почтение. Добро пожаловать.

Рукопожатие.

Глядите-ка, и пан Валента тут, и пан Крхняк… Юзл, как бишь вы сказали?

Ю з л. Все здоровы, к походу готовы.

С л а в и к. Нынче суббота.

Ф р а й т. Ну и что? Вот мы все собрались, и это лучше всякой субботы.

С л а в и к. Если смотреть с известной высоты…

Все усмехаются.

…то это все равно, эффект один и тот же — двинули в трактир! Пан Валента, конечно, не с нами?

В а л е н т а. Пан Валента, конечно, «не с нами».

С л а в и к. Естественно. Веселей будет.

В а л е н т а (пикируется). От души желаю господам.

Ю з л. Пан Валента посидит с дамами в кухне.

В а л е н т а. И кого же вы будете веселить?

Б а́ р а н. Сами себя.

В а л е н т а. Богатая программа.

К р х н я к. А правда, ребята, пошли! Посидим, споем — может, и наших встретим. Будем песни петь, одну за другой, как вода, что мельничное колесо подгоняет…

Ф р а й т. Тем более давно мы тебя не слышали.

Ю з л. А какой у него прорезался тенор! Вот услышишь.

С л а в и к. Как я скучал по вас, ребятишки! Ох, это лето, ужасное лето. Чуть было в Влтаву не бросился! Года мои солидные — тридцать пять, тридцать пять! — а все разума маловато. Знакомые мои хоть в картишки дуются по трактирам — ну, было бы хоть триста карт в колоде, а то — пятьдесят четыре! Любой ребенок вмиг все варианты усвоит…

Ю з л. Тебе бы в Монако!

С л а в и к. Одолжи на дорогу!

Ю з л. Сколько?

С л а в и к. Десять тысяч!

Ю з л. Не хватит тебе.

С л а в и к. Хочешь сказать — сразу спущу? Э, нет, уж я бы их поберег!

Ф р а й т. Так валяй, береги уже теперь.

С л а в и к. Ну да, а потом явитесь вы, революционеры, и все отнимете — или это уже не входит в вашу программу?

Б а́ р а н. Входит — до последней буковки! (Смеется.)

Ю з л. Они и до рубашек доберутся.

Ф р а й т. У тебя экспроприируем холст, нарежем на портянки — все более дельно, чем твоя мазня!

Ю з л. Вот был бы номер! (Славику.) Слыхал? Вот они, во всей красе: сапожник у них выше Рафаэля!

С л а в и к. А ты — Рафаэль?

Ю з л. Буду им!

С л а в и к. Не будешь — взбалмошный ты, не выдержишь.

Ю з л. А я виноват?

С л а в и к. Присмиреешь, парень, увидишь, присмиреешь — и еще в этом году. Сам удивляюсь: ты здесь уже третий год, а жизнь тебя еще не прищемила!

Ю з л. А прищемит — и черт с ней! Еще спасибо скажу.

С л а в и к. Спасибо-то не скажешь. Прибежишь ко мне, и я тебя воскрешу…

Ю з л. …к новой жизни, что ли? Это ты-то? Воображаю, каким лекарством будешь меня пользовать! Ты ведь уже ничего от жизни не ждешь!

С л а в и к. Я не верю в жизнь, и потому мне от нее ждать нечего, а тебе — надо, надо! (Гнусаво.) Ты еще котенок, котеночек, играющий с клубком…

К р х н я к. А ты, как старый кот, наблюдаешь за котенком. Оба вы одной породы.

С л а в и к. Давно говорю — вы тут единственный интеллигент. Только вот в голове у вас кутерьма.

Ф р а й т. А я кто?

С л а в и к. Ты? Тебя давно пора за решетку, а то ты скоро перестанешь верить в ту чепуху, которую тебе Ба́ран в уши нажужжал.

Б а́ р а н. Это он мне нажужжал!

С л а в и к. Тем хуже. И станешь ты просто болтуном, будешь молоть вздор о каких-то там высочайших идеалах, которые преобразят мир. Нет уж, коли идеи — так прибавьте к ним хороший пинок, чтоб почувствовать: живы они! Экзамены за прошлый год пересдал? Нет? Вот пересдай, а там хоть на голове ходи.

В а л е н т а. Пан Славик в корень смотрит!

С л а в и к (смотрит на Йоганика). Вот в какую вы компанию попали! Лучше бы вам обосноваться в другом месте. В других-то местах студенты за печкой сидят, зубрят. А здесь — никогда. Здесь главное занятие — разговоры. В общем, «роскочная жизнь», только вы, по-моему, из другого теста. Впрочем, и вся-то студенческая жизнь — «роскочная». (Иронически.) Вокруг — свобода, воля; никто вас не контролирует, делайте что хотите, папенька с маменькой за тридевять земель, на родственников начхать, за дверью куча девчонок, а в голове — идеи, идеи… Ну, послушаешь немного профессорскую канитель — все равно что муха в окне жужжит. Ja! Великолепная жизнь! Несколько человек