Война - Всеволод Витальевич Вишневский

Строй солдат стоял смирно…

Оратор провел рукой по волосам и начал:

— Товарищи! От того или иного шага русской демократии, то есть от нас с вами (оратор сделал жест, который должен был означать, что русская демократия и есть слушавшая его шестнадцатая рота)… зависит судьба так счастливо, так победоносно завершившейся революции. Каждый, — я говорю каждый, ибо мы теперь равны, — должен отдать все для того, чтобы демократия, свобода и равенство были защищены навсегда! Пусть сияет над Россией вечный свет свободы! Ура, товарищи!

Рота загудела «ура».

Всегда расторопные унтер-офицеры, стоявшие ближе всех к «трибуне», бережно взяли слабо сопротивлявшегося оратора за ноги и за руки и, старательно покачав, аккуратно поставили его рядом с трибуной, так как на трибуне уже стоял солдат-маршевик, поглядывавший с недоброй улыбкой на оратора.

Как только затих шум, маршевик заговорил негромко, но подчиняюще-уверенно и отчетливо:

— Я хочу ответить товарищу. Он говорил относительно свободы и равенства. Возразить, конечно, нечего, но хотелось бы уточнить вопрос. Надо разобраться: равенство — кого и с кем? Если вы говорите о равенстве собранных здесь рабочих и крестьян с имущими, хотя бы вот с некоторыми господами офицерами (это был дерзкий выпад, и многие из солдат, довольные, переглянулись), — то вы говорите неправду. В самом деле, сколько имущества — земли, денег, инвентаря — имеет хотя бы этот товарищ (пожилой солдат, на которого указал говоривший, заволновался) и, например, господин полковник? Вы не скажете, вы не посмеете сказать, что они равны. Значит, даже на таком простом и живом примере приходится убеждаться в том, что нужна серьезная поправка к словам предыдущего оратора. Поправка эта заключается в необходимости ликвидировать существующее неравенство, а оно будет существовать, пока не будут уничтожены буржуи и помещики. Теперь о свободе, о революции. Опять все это одни слова. «Свобода». Для кого сво-бо-да?.. Одни могут «свободно» сидеть в Питере и «свободно» (оратор подыскивал выражение)… зарабатывать рубль за рублем, копейку за копейкой. А другие? Есть солдаты, более тридцати месяцев находящиеся на позиции. А попробуй кто-нибудь из них уйти из окопов — вы же прикажете стрелять в него. Так в чем же их свобода? Объясните, пожалуйста.

Солдаты задвигались. Маршевика перебил офицер:

— То есть как «уходить из окопов»? А кто будет защищать Россию?! Ее же надо кому-нибудь защищать от немцев.

Возглас не произвел впечатления.

Маршевик негромко ответил:

— Какую защищать Россию? Я же вам говорю — надо вдуматься в смысл слов: для одних есть одна Россия, для других — другая.

Эта фраза показалась офицерам чудовищной. Неприкосновенное, столетиями прививаемое, хранимое, священное понятие Великой Неделимой России как будто начисто отрицалось… Россия, родина, русское; ее язык, земля, ее история и вера, ее просторы — «Умам Россию не понять, аршином общим не измерить!» — все это было смещено несколькими враждебными словами, предвзятым злым умыслом. Офицеры были целиком во власти своих привычных понятий о родине, и самый факт попытки так резко сместить эти понятия вызывал в них реакцию, настороженную, защитную и враждебную. Слова о другой России были оскорбительны, вызывающи — они противоречили несомненному: была и есть одна Россия! Повидимому, маршевик над всеми глумился» Черт знает что такое! Враждебность в словах говорившего была, была несомненно!

Офицеры возмущались:

— Господа, посмотрите на него, послушайте его. Разве это простой солдат? Этот тип — из интеллигентов… Куда он клонит?

Маршевик едва сдержал улыбку, а солдаты, недоумевая, прислушивались и к маршевику и к тому, что нарочито громко говорили офицеры.

Маршевик спокойно продолжал:

— Надо, я говорю, понять, что для одних царская Россия была хороша, а другие ее ненавидели, боролись против царского режима и шли из-за этого на каторгу. И Временное правительство от царского — недалеко ушло.

Приехавший из столицы гость истерически взвизгнул: — Это кощунство, запретите ему говорить!

Маршевик усмехнулся:

— Руки коротки! Я продолжаю. Если мы спросим мобилизованных рабочих и крестьян, желают ли они воевать еще год, два, а то и три, — они ответят: «Нет, и воевать не за что, и сил больше нет. Да и земля зовет!»

Солдаты почувствовали, что говоривший, наконец, пришел к единственно правильному выводу — ведь истинная правда, что у солдат нет больше сил воевать и воевать действительно не за что. Ведь именно поэтому в феврале они не пошли в атаку — наперекор всему начальству. Хватило смелости.

Офицеры возмущались: ведь слова этого маршевика означали измену родине и союзникам, хаос, позор! И вообще черт знает что! Они считали, что война вот-вот кончится — в лучшем случае победой, в худшем — почетным миром. На этот раз союзники обязательно помогут. Будут и торжества и парады. Издадут манифест! Будут награды и производства в следующие чины; соединение с французскими и английскими войсками, визиты. Потом мирная конференция или конгресс.

Этот, не отличающийся большой глубиной, комплекс представлений среднего офицера о конце войны обязывал по долгу совести возразить маршевику, но чутье подсказывало, что эти мысли не стоит высказывать вслух, так как они противоречат новым веяниям.

Нужно соблюдать такт и осторожность.

А между тем маршевик говорил:

— В России народ делится на классы…

Слово «класс» вызвало у солдат представление о железных дорогах: I класс — синий, там генералы ездят. Кондуктор подойдет и отдаст честь: «Виноват-с, ваше превосходительство, — а генерал помашет своим билетом и закричит: «сезонный» или «годовой»… Поди проверь, он те проверит! На шермака могут ездить… II класс — желтый и вообще господский, — барыни с детьми, разные господа в котелках. III и IV классы, понятно, для народа… И получается: народ делится на классы. Одни ездят так, другие эдак.

— Правильно, ничего не скажешь. Давай дальше!

— Класс, враждебный нам, — это помещики, купцы, промышленники-капиталисты… А наш, рабочий класс — это пролетарии и крестьянство… Кому же выгодна война? Разберем. Вот вы — нажились вы от войны?

Солдаты заулыбались:

— Ложка — вот и все наше имущество.

Маршевик подводил итоги:

— Не нажились. Коней, коров потеряли. Бабы вам об этом в письмах пишут. Что делается — всякий знает. Значит, война выгоды вам не дает. А капиталистам война на руку, они все для войны поставляют.

Логика говорившего потрясающе действовала на солдат. Разговор шел о понятных, кровных делах…

Один из офицеров попытался сбить маршевика:

— Вы не учитываете одного — когда война кончится, все устроится само собой…

— Неверно, господа офицеры, опять надо думать о существе дела. Как война кончится, кто ее кончит? Что будет, если войну кончит Временное правительство, даже