Война - Всеволод Витальевич Вишневский

Действия были хирургически точны. В руках у одного из пришедших было мокрое полотенце. Это и вызвало ассоциацию с хирургией. С лежащего на полу матроса стащили рубаху, обнажили спину. Полотенцем, сложенным вчетверо, покрыли поясницу и начали избивать его тяжелой калабашкой, стараясь отбить почки.

Вагон грохотал. На стене взбрасывалась и опускалась тень руки. Время от времени матросам предлагалось во всем признаться и выдать зачинщиков.

Били калабашкой равномерно. Полотенце, все так же сложенное вчетверо, передвигали и били калабашкой снова.

Матросы молчали. Испуг проходил.

После того как полотенце, предохраняющее тело от следов побоев, было передвинуто выше, калабашкой отбивали уже легкие. Избивавший был удивлен: матрос молчал.

— Бери второво.

Двое подняли молодого матроса. Он попятился и завизжал:

— Что вы, что вы, что вы!..

— Ложи ево!

Тогда молодой закричал, что он все сам скажет, что только не надо его бить, не на-а-до би-ить…

Тарас Соколов крикнул:

— Предатель!

Широкогрудый, белоусый, он поднялся и, стоя, как на палубе, перед офицером, посмотрел на жандармов, прикидывая их вес и чувствуя прилив бешеной ненависти к ним и к предателю. Все становилось простым до предела. Эта простота освободила от подавленности, от тоскливого молчания, от страха, от ожиданий.

— Понес, флот!

Клич был знакомый, буйный. В нем была решимость, сила, гнев и опережающая все скорость. Брызнули стекла фонарей… В вагон грохнулась тьма.

— Понес, флот!

По стенам шарахался матросский боевой рев, матросские кулаки прошибали мясо до костей. Вагон превращался в корабль. Корабль превращался в остров Котлин, в треклятый Сахалин! И этот бой поднимал все силы матросов, всю их ярость!

Со скрежетом и лязгом они отрывали железные полосы и дробили ими черепа жандармов. Стоял немолчный вой избиваемых, но, покрывая его, взлетали флотские команды:

— Навались!

— Дружно!

В вагоне, наглухо закрытом со всех сторон, от бешеных движений матросов гулял ветер. Матросы без уговора сорвали с себя все, оставшись лишь в тельняшках, чтоб в темноте узнавать друг друга. Матросы наступали. Казалось — здесь, в вагоне, флот повторяет бой пятого года.

— Фло-от!

— Дай, дай!

Матросы, распаленные, счастливые, хлестали, крушили своих истязателей. Вагон трясся и скрипел. В закрытой железной коробке шел прекрасный бой, — шла лучшая из войн, война за правду.

Вздымайте кулаки, все кто с нами!

С проломленным черепом, попираемый ногами, валялся мертвый предатель.

Вагон летел на восток, к Петрограду, неся бой по огромным пространствам — к столице.

ГОД 1916-й

Глава пятая

СТОХОД[66]

I

За фронтом была собрана к смотру гвардия. Корпуса стояли в уставных строях, как в прежние века и годы, но в неподвижности строев не было прежнего спокойствия. Люди стояли без прежней выправки; у многих — следы ранений. В глазах их были и скорбь, и глубочайшие вопросы, больше же всего — злобы. Внешнее и возрастное сходство гвардейцев уступило место иному сходству: в рядах стояли и старики, и молодые, мало отличимые от стариков. У многих дыхание было. неровное, кашель и вздохи шевелили вылинявшие значки линейных. Отвисли тульи порыжевших фуражек… Кокарды были мутны, как бельма… Моросил дождь, и влага темнила жидкие гимнастерки, облегавшие исхудавшие тела. Гвардейцы, уставшие от бесчисленных походов, были обуты в сапоги, разбухшие от сырости и спаленные кострами.

В первых рядах стояли последние, уцелевшие за время войны, кадровые гвардейцы. Им дали куски картона, и они по-старому подняли тульи фуражек. Это придавало им подобие «молодецкого» вида.

Были вынесены знамена — тлеющие на древках тяжелые материи с двуглавыми орлами.

Дана команда, и полки тронулись по сырой и тощей земле. За широким, гвардейским шагом первых рядов остальные вначале не поспевали. В девятой, десятой, одиннадцатой, двенадцатой, четырнадцатой, пятнадцатой и шестнадцатой ротах, сбиваясь с шага, шли последние разысканные в городах и деревнях России ратники, наспех обученные в столице в гвардейских запасных батальонах.

Полки колыхались в неровном шаге по сырой дороге вдоль леса. Многие из принимавших парад опустили глаза, чтобы не видеть марша последних ратников России. Они думали об обязательстве, данном союзникам 14 февраля 1916 года именем армии российской, — об обязательстве начать в июне новые боевые действия для отвлечения германских сил от Вердена и австро-венгерских — от Италии.

Раздался первый приветственный возглас:

— Здорово, молодцы!

Лес повторил ответ первых рядов: «Ура», «рра», «ра», «а»! Остальные ряды молчали. Генералитет встрепенулся: перед ними плыла линия устремленных косо и ввысь штыков. Они услышали тяжелый шаг российской пехоты, способной валить леса вековых дубов и попирать Альпы. Время от времени раздавался издавна знакомый! счет: «Ать-ва — и-ире!» Первые ряды шли, взмахивая правыми руками вперед до приклада, назад до отказа.

Когда проходили роты пополнения, вновь прозвучало:

— Здорово, молодцы!

Но ответа не было. В молчании и решимости, на глазах у всех, хилые солдаты выпрямились. Последние ратники России шли молча, не отвечая на приветствия, поднимая выше и выше свой гнев.

***

В течение месяца шло наступление русских армий по всему Юго-Западному фронту. В середине июля 1916 года эшелоны подняли последние гвардейские резервы на смену утомленным и потрепанным в боях войскам.

Три гвардейских корпуса–1-й, 2-й и кавалерийский — шли летом 1916-го на Ровно, Дубно, Луцк — на Юго-Западный фронт. В состав стрелковой гвардейской дивизии входил и батальон матросов Гвардейского экипажа.

Поутру десятого июля после привала батальон подняли:

— Живо!

— Куда?

— По пути-дороге.

Роты выстроились у халуп во взводных колоннах. Вышел командир батальона. На нем была гимнастерка цвета «шанжан» и снаряжение из Гвардейского экономического общества, следовавшего за гвардией в эшелоне. Там было все, вплоть до зубочисток.

Подошел, здоровается.

— Здравствуй, Садовников.

Фельдфебель, тянется, здоровается.

— Здравствуйте, унтер-офицеры. Здравствуйте, георгиевские кавалеры.

И тогда уж прочим:

— Здорово, молодцы!

На все различия, по табелю рангов.

— Выступаем, идем сменять армейцев… Справа по отделениям, шаго-ом-арш!

Погнали матросов-гвардейцев по волынской земле.

Строй по отделениям. Семь шагов по фронту. Батальон в глубине: триста — триста пятьдесят шагов.

Офицеры покрикивают:

— Не растягиваться!.

Фельдфебеля гудят:

— Не растягивайсь! Подтяни-ись!

Матросы торопятся, стучат котелки и лопатки. Знаменщик идет грузно, древко тяжелое, держит на плече обеими руками.

За батальоном обоз — кухни, фурманки, брички, двуколки. Обоз грузный, большой. Таскала за собой российская армия по девять харчевых дач.

Отменно ровно идут роты. Черные ранцы прокрашенной парусины за плечами — ремни наплечные тяжелые, желтые, широкие, грудная стяжка держит ремни ровно. К ранцу палатка сбоку прихвачена. Пояса пригнаны, патроны сполна —