Война - Всеволод Витальевич Вишневский

система которой была построена на принуждении, на извращении здравого смысла, армия, в которой люди должны были умирать за интересы ненавистной им власти, — расшатывалась изо дня в день. Армия, потерявшая кадровиков — покорных, вымуштрованных солдат, — становилась все откровеннее в собственном отрицании.

Даже уцелевшие кадровые солдаты, присмотревшись в условиях фронта к своему начальству, многое продумав и поняв, теряли веру в успешный исход войны, а главное — веру в целесообразность такового. Вливавшиеся в армию массы из тылов несли солдатам здравые мысли о несправедливости и ненужности этой войны. На языке штабов это называлось «злокачественной пропагандой». Штабы характеризовали новые элементы в армии — второочередные войска — как войска неспособные, неустойчивые и политически неблагонадежные.

Истина заключалась в том, что людям не за что было драться, и поэтому они не хотели драться. Постепенно и тыл и солдаты проникались отвращением к ненужной им войне, к тому, что некоторые называли бойней.

Нужен ли был мир? Нужна ли была победа?

Нет! Мир, для того чтобы вернуть в прежнее рабское состояние миллионы мобилизованных?! Победа для усиления монархии и капиталистов? Нет! Нужна была другая война… Нужно было, чтобы вооруженный народ сам перешел к активной борьбе с самодержавием, с царским правительством. Поэтому — огонь, немецкая артиллерия! Народу необходимо поражение царя, ослабление существующего строя, чтобы в свою очередь перейти к войне с ним.

Именно это было первопричиной тех явлений, которые именовались «вялостью», «неустойчивостью», «необученностью», «склонностью к панике»… Абсолютная точность того, что не «психо-физические» свойства определяли боеспособность, — была проверена всем миром спустя два — три года, — в годы гражданской войны. История показала, что эти же солдаты, когда Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков) помогла им понять истинный смысл жизни и указала путь избавления, пошли на неизмеримо бо́льшие опасности и победили в себе страх силой обретенного высокого человеческого сознания.

ОТСТУПЛЕНИЕ

IV

Германо-австрийские армии последовательным рядом ударов в Галиции теснили русских, заходя во фланг и тыл их северо-западным силам. Произведенный затем Германией нажим со стороны Восточной Пруссии — на наревском направлении — поставил всю русскую армию перед опасностью охвата и окружения. Однако вместо того, чтобы быстро отводить войска, сохраняя их в тылу, то есть следовать основам военного искусства, командование в начале отступления упрямо цеплялось за славянские земли и в бесплодных бросках истребляло части. В течение одного месяца эта стратегия вывела из строя весь Галицийский фронт. На протяжении всего хода летней кампании 1915 года русские армии, изверившиеся в командовании, истощенные, озлобленные, катились назад, теряя людей и запасы, покидая Галицию, Курляндию и Польшу, оставляя немцам огромную территорию…

В качестве единственной оздоровительной меры по приказу № 1842 из всех тыловых частей были изъяты нижние чины, обвиненные в предательстве, шпионаже и вообще в неблагонадежности.

После падения Львова отброшенные с территории Галиции русские армии отступали через Люблин, Седлец к Брест-Литовску… Саперы спиливали деревья фруктовых садов и волокли их к дорогам, чтобы строить засеки. Отступали по ночам. Работа шла при свете костров. Свет костров не осиливал ночной мрак и только окрашивал в рыжий цвет окружающие предметы, искажая их очертания.

В оставленных деревнях выли собаки. Саперные двуколки и фурманки, поджидая саперов, стояли вдоль дороги. Лошади дремали, иногда фыркая во сне.

На дворах лежали грязные кучи соломы — следы последнего бивуака ушедшей пехоты. У дороги стоял крест с надписью: «Здесь похоронено сорок три стрелка, павших в боях лета 1915 года».

Земля была покинута. Еле теплились остатки сожженных халуп. Вместо них вдоль шоссе стоял длинный ряд белевших во тьме кирпичных печей и труб, уцелевших от огня. Еле заметный дым подымался прямо с горячей рыхлой земли. Не дымили только трубы.

Саперы свалили последнее дерево, опутали его наспех колючей ржавой проволокой, бросили на дороге и пошли дальше. Засеки они строили неохотно, сонно, с отвращением, потому что засеки, предписанные старыми уставами и инструкциями, были явно бесполезны в данный момент. Немцы их устраняли молниеносно. Саперы двинулись, догоняя уходящие части.

В арьергарде шли беженцы. Костлявые клячи не прельстившие ни саперов, ни казаков, ни обозников, волокли, задыхаясь, фурманки, заваленные скарбом. Беженцы понуро шагали вслед за телегами, спасая остатки своего имущества.

Из тьмы, иногда светя фонариками, бесшумно появлялись казаки. Они на ходу обшаривали жалкий скарб, молча вытаскивая все, представлявшее хоть малейшую ценность. Так же молча смотрели на это беженцы, не убыстрявшие своих шагов.

Казаки искали быстро, привычно, не выпуская поводьев из левых рук, отбрасывая старые горшки, шершавые кастрюли, переворачивая спящих ребятишек, закутанных в тряпье. Казаки отбирали у беженцев визжавших поросят и птицу.

Беженцы шли поникшие, раздавленные, среди тяжелого скрипа колес.

По приказу свыше они тащились на восток, загромождая шоссе и дороги, смешиваясь с уходящими войсками, хотя еще в 1904 году предуказывалось:

«Велика важность предохранения армии от скученности и переполнения дорог и тылов элементами населения, среди коих, даже в цивилизованных странах, распространяются, как показал опыт крупных войн, злокачественные эпидемии, как-то: сыпной тиф, дизентерия и гнилокровье, кои уносят в могилу более жертв, перебрасываясь на армии, нежели неприятельский огонь, и понижают силы и бодрость здоровой части действующей армии».

Западные ветры настигали уходящих. Первые осенние туманы по утрам заволакивали все, костры потухали от сырости. По ночам светила луна, и свет ее падал на сморщенную листву и рыжие вытоптанные поля. Ветры качали колокола, оставшиеся в разрушенных костелах и церквах, и их страшный звон разносился по опустевшим деревням.

Полумертвые клячи из последних сил под ливнем исступленных ударов все еще тащили скарб беженцев. Во тьме на стоянках животные дрожали от сырости и жевали опавшие листья и мятую блеклую придорожную траву. Женщины отлучались к бивуакам и приползали обратно с кусками сахара, корками хлеба, с котелками холодного супа, который с жадностью съедали дети, посеревшие от усталости и голода.

Местами корпусные командиры загоняли беженцев на чужие участки, освобождая свои… Тогда соседние корпуса гнали их обратно. «Люди в отчаянии цеплялись за поезда. Сто пятьдесят тысяч вагонов заполнялись этими затравленными, больными людьми.

За беженцами, на вечно одинаковой дистанции, полыхали пожары. На огромных пространствах Галиции, Польши, Курляндии тлели пожарища, и над ними стояли, как окаменевшие от горя люди, никому не нужные печи и трубы, из которых не шел дым.

ОКОПЫ

(Осень 1915 года)

V

Русские армии отходили вглубь страны. К осени 1915 года были потеряны большая часть Прибалтики и Польша; оставлены Либава, Варшава и Брест-Литовск.

Центр событий переносился в районы Риги, Вильно и Гродно.

Немцы охватывали русскую армию