Война - Всеволод Витальевич Вишневский

Пауза… Растерявшийся адъютант жестом предложил полковнику следовать за ним. У двери кабинета адъютант откланялся.

Полковник тихо постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел в кабинет. Старик проснулся, заслышав шаги.

— А, это ты! Здравствуй, дорогой. Зачем пожаловал?

— Отец, у меня большие потери в людях.

Старик равнодушно слушал сына. Но полковник, не замечая или не желая замечать равнодушие отца, пытался убедить его в полной нелепости, больше того — преступности готовившегося наступления.

— Снарядов нет, люди не те, что в четырнадцатом году — на маршевиков надежда плохая. Соседние дивизии ненадежны, у многих солдат даже винтовок нет!.. Равнодушно и нетерпеливо слушавший его генерал встал и перебил сына:

— Григорий, за артиллерийское ведомство и за соседние части нам в ответе не быть. Нам велено наступать. Этим все сказано! Не мне вступать в споры с Генеральным штабом. Пойдем обедать, голуба моя.

***

По ночам Галицийская равнина оживала.

Приводилась в движение сложная механика тылов: полевого и общеармейского. Определялись районы пути и пункты питания частей, подвозились и размещались запасы. Предстояло в условиях весенней распутицы ремонтировать испорченные австрийцами при отступлении дороги, устраивать обходные пути, крепить мосты, распределять в узловых железнодорожных пунктах запасы. Русским войскам, которые находились в Галиции в количестве восьмиста сорока восьми — девятисот батальонов, то есть более миллиона человек, и превышали в десять, а то и более раз «великую армию», дравшуюся у Аустерлица и Ватерлоо, не хватало боевого снабжения. Это вызывало большую тревогу командиров.

Львов был центральным узловым железнодорожным пунктом, от которого шло пять железных дорог по всем направлениям Галиции. Он был забит поступающими составами. Нормальный обмен затруднялся. Равнина Галиции постепенно заполнялась лазаретами, складами, базами, магазинами, хлебопекарнями, транспортными колоннами, ремонтными мастерскими, артиллерийскими парками. Снабжение последних снарядами было крайне затруднено. В русской армии начинался чудовищный «снарядный голод».

Миллионная армия требовала сотни тысяч пудов продовольствия и фуража. Армия должна была иметь многодневный запас продовольствия в предвидении близости сражений. Только трехдневный запас мяса требовал наличия шести тысяч голов скота.

Необходимо было планомерно, по графикам, двигать всю систему вперед по мере продвижения армий, подводя в кратчайший срок все нужные службы к новым линиям корпусов, восстанавливать мосты, водокачки, виадуки, стрелки, депо…

Все это было почти недоступно для империи Российской, ибо страна не имела ни необходимого количества железнодорожных составов, ни достаточного наличия железных дорог. Отсталая промышленность России, находившаяся в постоянной зависимости от Запада, не справлялась с задачами, которые ставили перед ней условия войны. Не было достаточного количества не только снарядов, но и винтовок. К тому же военный министр Сухомлинов — немецкий шпион (как это выяснилось позже) — срывал как мог снабжение фронтов продовольствием и оружием.

***

Штабы осуществляли передвижения армии.

Серые плотные колонны солдат двигались по шоссе, ведущему ко Львову. Корпуса, стоявшие в резерве после осенних боев, начинали кампанию 1915 года. Полки еще сохранили кадровиков, но были сильно разбавлены маршевыми ротами из запасных и новобранцев осеннего призыва.

Десятки колонн 3-й и 8-й армий — гвардия и сибирские стрелки — шли разными скоростями по шоссе и параллельным дорогам Галиции, делая усиленные переходы, втройне перекрывавшие уставные нормы, и располагаясь, в минуты кратких дневных привалов, тут же, в дорожных канавах.

Кое-как были рассчитаны направления и места стоянок всей этой лавины, двигавшейся массивом к Карпатам и оседавшей на ночь в халупах и стодолах[65]. В так называемых тесных районах квартирования приходилось по шестьдесят человек на избу — в отличие от неведомого войскам, но указанного начальством пункта устава, по которому на одного человека полагалось не меньше кубической сажени воздуха.

Там же, где люди не вмещались в сто долы и топтались на холоде, ожидая приказаний, штабы, устроившиеся в фольварках — господских усадьбах, — приказывали им располагаться бивуаком. Солдаты расстилали, следуя передаваемому из поколения в поколение солдатскому правилу, половину своих шинелей на снегу, ложились на них, тесно прижавшись друг к другу, и укутывались другой половиной шинелей. В темноте по снежным полям дребезжа пробирались походные кухни и кормили остывшим серым супом вылезавших из-под шинелей, дрожавших от холода солдат. Горели костры, сложенные из разломанных изгородей.

В деревнях галицийские крестьянки уже не молили солдат не трогать их имущества. Старики в кожухах и остроконечных черных барашковых шапках теснились в халупах, куда вваливались целые взводы усталых и вороватых от голода солдат, и мрачно, украдкой на них поглядывали.

В халупах тускло светили керосиновые лампы и свечи… Взводные, забрав у богатых солдат деньги, вызывали из сеней новобранцев. Им наказывалось «в два счета разжиться чего есть в деревне и доставить». Новобранцы покорно бегали по забитым людьми халупам, натыкались на таких же посланцев из других взводов. Стремясь опередить их, они выкрикивали заученные на польском языке слова: «Продай куру» (или гуся, или картошку) — и совали бабам деньги. Бабы равнодушно, безжизненно твердили: «Ниц нема». Тогда новобранцы, выполняя приказ, воровали учуянных во тьме кур или силой отнимали горшки с супом. Солдаты бежали обратно с добычей и, сами голодные, покорно отдавали ее фельдфебелям и взводным. Развалившись на хозяйских кроватях, взводные и фельдфебеля, испив чаю и съев принесенный им харч, блаженно погружались в сон. На лавках укладывались прислуживавшие им, на полу спали хозяева, а в сенях на холоде — новобранцы.

Тьма и тишина воцарялись в деревнях, и только часовые и дневальные шагали по скрипевшему снегу неизменным мерным российским шагом.

На рассвете солдаты вставали. Ежась от. холода и зевая, шарили под шинелями. Каждый доставал сапоги, ремни, подсумки, ранцы, патронташи, баклаги — все свое солдатское сложное имущество, весившее полтора пуда. Солдаты приносили в котелках воду, набирали полные рты и, выпуская воду струйкой на ладони, терли лица мокрыми руками.

В халупах топились печи, женщины варили капусту и картофель. Новобранцы протискивались из сеней к печам и, чтобы погреться, тихо, скромно помогали женщинам. Замерзшие безусые парни протягивали руки к огню и грели их у теплых печей. Взводные полеживали в ожидании еды и снисходительно делали вид, что не замечают новобранцев. Потом начальство вставало. Прислуживавшие сливали им воду и подавали яркорозовое мыло и полотенце. Помывшись и помолившись важно и истово, ибо рядом находились подчиненные, коим надлежит подавать пример, фельдфебеля и унтера садились за столы, на которых уже стояла приготовленная женщинами скудная еда.

Роты во дворах кипятили на разведенных кострах воду и пили ее из алюминиевых и эмалированных кружек, макая в кипяток мерзлый хлеб.

В фольварке вестовые и денщики сервировали офицерам завтрак. Экономическое офицерское общество отпускало по требованиям офицерских собраний по прейскуранту ассортименты