Война - Всеволод Витальевич Вишневский

сутулься… Ну! Гляди отдание чести… И чтоб честь как молния, чтоб рука как на пружинке летала. Ладони как досточки — вот (рука обучающего замелькала). Виды отдания чести бывают разные: честь знамени и погребальной процессии, честь на ходу стоящему начальнику, честь на ходу идущему начальнику, честь на бегу стоящему начальнику, честь на бегу идущему начальнику. Честь есть полный твой вид и смысл. Как честь отдаешь — видно, какой ты матрос. Годный, с выправкой или какой. Встать!

Обучающий разомкнул шеренгу, поставил людей на шаг друг от друга. Десятки рук взбрасывались и опускались, взбрасывались и опускались…

—

Прошлогодние новобранцы с приходом более молодых вступали в свои права и первый раз вкушали сладость начальствования.

— Ну, стой, стой! Говори, с кем дело имеешь?

— Со старослужащим…

— С господином старослужащим!

— С господином старослужащим.

— Тебе старшим!

— Мне старшим, господин старослужащий.

— То-то…

Вечер. Чадят керосиновые лампочки под потолком в каморах роты. Мерцают лампады. В полутьме тихо, почти шепотом перебрасываются словами новобранцы, сбиваясь в кучки, ожидая окриков, команд и неожиданных действий начальства. Старослужащие умело вызывают серых на расспросы и как бы нехотя начинают бесконечные флотские истории, выбирая такие, которые в полутьме больших камор заставляют цепенеть и ужасаться. Год тому назад старослужащие были сами новобранцы, сами цепенели и ужасались — теперь пришел их черед быть старшими, и, наслаждаясь этим новым ощущением, старослужащие следуют традиции…

Шепотом, оглядываясь, потому что не все можно говорить вслух, один из них рассказывает новобранцам о либавском корабле… Среди мертвой тишины шепчет матрос:

— И там смерть даже принимают. Никому не пожелаю попасть туда…

***

Либавский корабль! До гроба памятный. Не могу и я не вспомнить историю твою.

Год 1912-й. Либава. Ослепительны, на рейде, стоят корабли. Ослепительнее всех один — с острым тараном. Этот корабль, в отличие от всех — молчалив и в отличие от всех — неподвижен. С этого корабля доносятся только бой склянок и редкая команда. Ослепительная окраска корабля обладает странным свойством: ежедневно с раннего утра она исчезает, а днем к двенадцати часам опять сияет на солнце. Только одна шлюпка ходит между кораблем и берегом. Не видно на шлюпке матросов — там офицеры. Название корабля — «Грозящий».

Согласно расписанию для умеренного климата в пять часов утра, а летом в четыре тридцать — побудка. Ревет горн, и рычат унтера: «А н-ну, вставай, не валяйсь!»

Без единого слова встают матросы. В безмолвии вяжут койки. Положено всем нижним чинам российского императорского флота постоянное место на все долгие годы службы — на ночь подвесная койка в три четверти человеческого роста. И люди, скорчившись, спят в ней. В тишине выносят койки наверх, умываются, и никто никого не шлепнет от веселой силы по голой спине. В тишине босые матросы выходят на палубу, где стоят, как мертвые, часовые. /Матросы медленно опускаются на колени. Из шлангов бьет вода. Кирпичом трут палубу, белую, как офицерская кость. Трут, сдирая кожу с суставов, трут рядами, и над кораблем только тяжкое дыхание. В семь сорок пять горнист играет повестку, в семь пятьдесят пять выходит караул. Появляются вооруженные господа офицеры и строятся на шканцах. Наконец выходит командир и принимает отрывистые рапорты. В семь пятьдесят девять звучит команда:

— На флаг и гюйс — смирно!

Замирают все. Штилевое, бесцветное море отражает бесцветное небо. В восемь часов на всех судах перезвон: бьют склянки четыре двойных удара.

— Флаг и гюйс поднять!

— Слу-шай, на кра-улл!

Барабанщик бьет поход, и разом все головы, коротко остриженные, обнажены. День начался… Очередной день из положенных — по приговору каждому матросу — лет. За политику! «Грозящий» — пловучая каторжная тюрьма Балтийского флота. Каждый идет на свое место, отскребывает краску и красит вновь. На корабле только красят и отскребывают — в молчании, годами… Беспощадное шкурье — унтера с наганами и дудками стоят повсюду. И каждый день, годами, боцман — кривой и рябой, женщины его не любят — гнусит «политикам» одно и то же:

— Вот, братцы, вы обучаетесь сегодня полезному малярному делу. Что есть малярное дело? Малярное дело есть умение класть на корпус корабля и вообще на всякие предметы олифу или краску. Гляди мне в глаза, сволочь! Н-ну!.. Окраску же вы производите для сохранения дорогого и любезного вам корабля от гниения, сырости и вредного действия воздуха, а равно и поддержания его в подобающем виде. Глазом не моргай, ты! Усатый! Первое правило: для малярного дела надо иметь кисти и краску. Вот это называется кисть, средний размер. А это называется краска. А то вы за десять лет не знаете?.. Хе-хе. Вам, братцы, надо научиться красить для вашей же пользы. Видите, стараюсь. Пользуйтесь, пока я жив. Железо красят со шпаклевкой и без неё, удаляя старую, истлевшую краску, что вы, сволочи, делаете с утра, пемзой, кирпичом, песком. Крыть надо ровно, не спеша — время у вас есть, посажены крепко… На ноги не капать, обувь и одежа казенная… Н-ну, о богом…

Отодрана вчера положенная краска. И красят вновь..; Кисти идут с замечательной ровностью, краска ложится тончайшем слоем. В молчании годами красят матросы. Только иногда скрипнут у кого-нибудь зубы. В молчании годами красят матросы… Изредка скупая, мужская слеза капнет в краску и исчезнет в ней. Раз в день после работы дозволяется говорить. На разговоры положен законом, высочайше и всемилостивейше государем императором одобренным, тридцать минут. Говорят по дозволению матросы, выйдя на бак, к фитилю. Говорят тихо тихо:

— Денек выдался сегодня, Михайла…

— Да…

— Штиль…

— Штиль…

— Парит, душно…

— Да…

И всё. И всё, товарищ мой милый, дорогой. Началыство стоит рядом. Шкурьи глаза и уши. С тоской смотрят матросы на воду — не чувствовать им вольно этой воды долгие годы. Придумали им пытку на корабле: «Не дотрагиваться до морской воды». Корабль проклят начальством. Он загнан в дальний угол гавани. Однажды корабль был послан к острову Макилото, дать «политиков» для тяжелой погрузки камня. Камни по десять, и двадцать, и тридцать пудов. И когда «Грозящий» показался на виду эскадры, попятились офицеры, как от чумы, и взвился сигнал адмирала: «Немедленно прочь».

По палубе ходит командир. (В семнадцатом — хорошие дружки отрубили ему голову и спустили ее в отхожее.) Когда он видит мрачных и молчаливых матросов, он доволен и улыбается. Когда он видит улыбку, он встревожен и зол: значит, матросу отчего-то хоть на минуту хорошо. «А…» Командир вызывает тогда людей. «Горнист! Сбор!» Строй замер и не шелохнется… Глаза стекленеют… Мертво… Командир начинает гонять людей