Война - Всеволод Витальевич Вишневский

На Лиговской народ останавливается, не различая в темноте, кого ведут. Толпа гигантов!

— Господи, и где таких набрали!

— Каки борцы или что?

— Новобранцы это. В гвардию.

Идут с Лиговской по Колокольной и Загородному ошалевшие от шума и света громадные тихие деревенские парни. Отбирали их из далеких местностей.

Унтер-офицеры косятся, посмеиваются, идут плавно вдоль панели, печатая шаг… Красуются… Они знают себе цену: в Америку на Филадельфийскую выставку и в Париж на Всемирную ездили представлять Россию. С ума от них сошел Париж. Жужжащие толпы окружали матросов — les marins du tzar[42], — разглядывавших французов с высоты своих саженей.

Гвардейский экипаж… Под сводами тяжелых арок проходит толпа неуклюжих гигантов в казармы. Ворота запираются. Керосиновые лампы рыжим светом освещают вонючие помещения и нары экипажа. На партию положено двадцать две с половиной сажени! Новобранцы в молчании располагаются. Тишина нарушается окриком вошедшего унтера:

— Ну, серые, вещички ставь…

Раскрыты все сундучки и корзинки. Унтер переворачивает портки, рубашки, портянки, полотенца, иконки.

— Это что? Кол-ба-са? На царской службе под суд сразу попасть хочешь? Смотри!

— Ды-к…

— Не дыкай… Стань, как полагается. Собственный товар оставь. Колбаса! Ты что думаешь, на службе голодом морят?! Сгноят тебя за такие штуки. Тут все казенное. Эй, серье, — слушай все. Клади в ухо! Нестеров, переписать всех — кто допускает нарушение, у кого собственный харч.

— Есть!

Тишина, растерянная тишина. Господи!..

Второй унтер идет и лениво, но тщательно в свою очередь проверяет корзинки, мешки, сундучки, кошелки… Новобранцы несчастны и в темном углу, в страхе, выбрасывают сало куда-то в запечную грязь.

Второй унтер видит отчаяние послушных верзил и, оглянувшись, тихо командует:

— Ладно, серье… Выручу… Складай все в одно место. Хорони. Спрячу.

Обрадованные парни суют в кучу баранки, кольца колбас, сало, ватрушки…

— Беда с вами, каждый год… Строгость на службе.

— Покорнейше благодарим, дядинька.

Счастливые новобранцы мнут картузы, шапки.

— Ланно. Из-за вас еще и сам пострадаешь.

И, пряча улыбку, идет с докладом к старшему.

Заберут у серых их харч — и будет знатное флотское пьянство. Серых сразу пугануть надо.

Новобранцы коротают вечер, тая печаль и страх беззащитности. Рыжий свет скуп… Слышно только копошенье больших тел. Покорное, понурое ожидание… В неистребимой тоске чего-то ждут эти люди. Мужики замирают — вся партия, — когда где-то по плитам стучат размеренные шаги. Начальство! Неизвестность окружает людей со всех сторон. За окнами черная река — и страшная неизвестность пугает людей… Людям мерещится черная. вода, где топят… Отсюда ведь по Неве и на море! Утопят, утопят… Никола /Морской, заступник… Сказывали, сколько топили… в японскую войну. Людям мерещатся грозные, со всех сторон наступающие, сверкающие зубами и пуговицами унтера… Унтера, унтера… От страха хочется зажмурить глаза, а они не зажмуриваются…

Копоть покрывает стекло лампы и летает по каморе. Двадцать две с половиной квадратные сажени, отведенные для новобранцев, едва вмещают их… За окнами стоят, как стража, тяжелые бурые флигеля казарм.

Душно… Новобранцы постепенно погружаются в тяжелый сон…

Распахнуты окна на рассвете. С реки тянет холодком. Знобит. Тихо переговариваются неумытые люди:

— Сполоснуться бы где, а?

— Не зна. Потом объявят..

Входят унтер-офицеры и быстро, привычно расставляют мужиков. Придают им на ходу должный вид.

— Подтянуть животы!

— Выпрямляй спины!

Новобранцы стоят не шевелясь, затаив дыхание, не отрывая глаз от унтеров.

Вдоль шеренги идет писарь и со строгостью опрашивает парней:

— Чем занимался?

— Мы землепашцы.

— Сколько земли?

— Двенадцать десятин…

Писарь пишет на груди мужика мелком, завернутым в бумажку, чтобы не пачкаться: ГЭ[43], и идет дальше.

— Ты?

— Хрестьянством.

ГЭ.

— Ты?

— Костромской губернии, Ветлужского уезда, Николошангской волости, деревни Красный Холм.

И стоит ухарь с чубом — справный, чистый.

ГЭ.

— Ты?

— Из дворян.

— Как так?

— Так точно. Только неграмотный.

— Как «только»?

— Так точно. Я роду путно-панцырных бояр. Есть такии. Костылев я.

ГЭ.

— Выяснить. Дальше. Ты?

— С Руссуд-Наваля.

Мастеровщина» Прочь. Метка БФЭ[44].

Писарь метит быстро, пронизывая глазами новобранцев.

— Ты?

— Из крестьян. Был у господ в услуженье.

— У кого?

Кудрявый, курносый парень рявкает сладко и подобострастно:

— Ево превосходительства генерал-майора Кротонова.

ГЭ.

Потом выводят мелом рост: вершки — по мерке. Унтера пристукивают, подсмеиваясь, шкалой по темени подходящих, оголенных по пояс мужиков. Кричат отметчику:

— Восемь. Восемь. Восемь с половиной. Восемь. Десять. Восемь с половиной[45].

— Эй ты, дуболом, десять!

— Я-у.

— Не «я-у», а «есть» во флоте говорят. Отвечай!

— Есь.

— Ты кто такой?

— Иван Петров Смирнов.

— Отвечай: «Молодой матрос Иван Петров Смирнов».

— Молодой матрос Иван Петров Смирнов.

— Громче!

— Молодой матрос Иван Петров Смирно-ов!

— Так, запоминай, серый.

В каморе зык стоит. Как скот на товарной станции, метят людей. Парни стоят, моргая глазами… Иногда они вздрагивают, оглушенные рыком унтеров. Те неожиданно кричат им в лицо:

— Здорово, один серый! Ну, кричи громче: «Здравья желаю, господин унтер-офицер!» Еще раз — здорово, один серый!

— Здрав-желаю, господин унцерцер.

— Разевай, разевай пасть. Не бойсь!

Торжественный день. Сегодня в Михайловском манеже будут отбирать пятьдесят самых высоких новобранцев империи для роты ее величества государыни императрицы — в Гвардейский экипаж. Попутно командир Гвардейского корпуса, командиры гвардейских дивизий и полков со свитами будут отбирать «схожих» для своих частей: курносых в лейб-гвардии Павловский полк (император Павел был курносый), высоких, ловких брюнетов в лейб-гвардии Конный полк и так, сообразно традициям, по всем полкам.

Завтра в части Гвардейского экипажа в свою очередь отберут «схожих» из призванных в Гвардейские корпуса.

Перепуганные насмерть новобранцы стоят в манеже. Они дрожат и трепетно косят глазом на свои груди — не стерлись ли за ночь меловые метки. Кары и несчастья мерещатся новобранцам.

Офицеры их жадно разглядывают, надеясь заполучить редкие и красивые «экземпляры».

— Поглядите! Третий слева — статуя!

Сегодня приемщики всех частей — господа адмиралы, генералы, штабные, обер-офицеры и нижние чины — по традиции в полной парадной форме на предмет внушения новобранцам великолепия службы. В касках, в золотых латах с чудовищными орлами, распростершими крылья на ширину мужского торса, стоят, опершись на палаши, монументальные кирасиры и кавалергарды — тяжелая кавалерия, — позволяя рассматривать себя всем. С тайным завистливым любованием рассматривают их офицеры гвардейской пехоты и даже легкой кавалерии-драгуны, гусары, конно-гренадеры.

Смешиваются запахи пота и грязи с офицерскими запахами: табака, одеколона, вежеталя, бриолина…

Новобранцы испуганы, ослеплены и потрясены игрой красок и видом начальства. Начальство пребывает в рассеянно-возбужденном состоянии от ожидания приезда высоких особ, от присутствия приятных им, равных нм по кругу, одинаковых по воспитанию, вкусам и привычкам людей — представителей санкт-петербургского света.